Книга прозы Вероники Коваль, одесской писательницы. Свёрстано мной.

1. Вероника Коваль
Одесса-2011

2. Час птицы – это, по японской мифологии,
предвечерье. Жара и слепящее солнце уже отсту-
пили, расплавленные ими мысли начали обретать
стройность. Где-нибудь на морском берегу под на-
бегающий плеск волн или в саду, под шепот устав-
шей листвы, хочется спокойно посидеть, заду-
маться, вспомнить…
Вот так же в жизненном предвечерье хо-
чется вспомнить минувшее. С грустью и с благо-
дарностью. Каким бы оно ни было, оно крупица за
крупицей прибавляло умения принимать жизнь во
всех её бесконечно разнообразных проявлениях, в
переливах всех её красок.

3. Вероника Коваль
Час птицы
Рассказы, повести, очерки, переводы
Иллюстрации Ларисы Беляевой
Одесса
«Друк»
2011

4. Сквозная тема рассказов и повестей, составивших этот сборник,
поиск взаимопонимания между людьми. Оно может сложиться
даже независимо от времени и расстояний. А может не сложиться
с теми, кто близко-близко. От чего это зависит? Автор, повествуя
Рассказы
о различных житейских ситуациях, хочет сказать, что непременное
условие взаимопонимания – соблюдение каждым человеком
неписаных нравственных законов. Кривые пути, предательство,
обман ведут в никуда.
С особой теплотой написаны рассказы о детстве. Беды,
неустроенность быта в тяжелейшие послевоенные годы не мешали
людям оставаться людьми.
Иногда раскрыть суть событий помогают авторская фантазия и
юмор.

5. даже не думал, что когда-нибудь судьба даст ему шанс. А она дала.
Архиепископ благословил. Справиться бы!
В хвосте автобуса осветители, гримёры, костюмеры, всякого
рода помощники были во власти погожего дня. Парни изощрялись в
Снятие с креста остроумии, девицы хихикали, визжали. Черкашин пресекал веселье
суровыми взглядами, но понимал: молодость есть молодость.
C
ъёмочная группа катила в замызганном автобусе по беле- Последний взрыв хохота на крутом повороте, и – приехали! Вы-
сой просёлочной дороге. Она вилась вдоль лимана, огибая сыпали из автобуса, потягушки сделали. Всё! «Пора за работу, род-
купы истомлённых зноем маслин. Сентябрьское утро, све- ной». Место уже было подготовлено к съёмкам. Если смотреть со
жее от остывшей за ночь земли и росы на зарослях чабреца, стороны лимана, открывался взору пологий холм. Из плоских плит
обещало по-летнему благостный день. Он был так нужен! Режиссёр ракушечника была выложена ограда. Из расщелин торчали палки с
Андрей Витальевич Черкашин всю ночь не спал. Он то и дело вска- перевёрнутыми глиняными кувшинами. В дальнем конце выгоро-
кивал и с холодком в груди отстранял в спальне тяжелую штору. женного двора сооружён был шалаш Иуды. Камышовая крыша почти
Только бы не дождь! Предстоял самый ответственный день съёмок. до земли, прикрытый рогожей полог над входом… Кусты шиповника,
К нему готовились больше месяца. Нужны были декорации, огром- усыпанные спелыми ягодами, разделяли пространство на площадки,
ный реквизит, исторически достоверные костюмы. Когда всё собра- где снимались несколько сцен. Ствол маслины тянулся ввысь голыми
ли, сработал закон подлости: натянуло тучи. Дождей почти не было, ветками. Мясистые, ядовито-розовые муляжные цветы маскировали
но и солнце не могло пробиться. Несколько дней люди болтались, маслину под иудино дерево. С него должен прыгать в яму с петлей на
уходили в песок отпущенные на фильм скудные деньги. Как же было шее тот, кто за тридцать сребренников предал Иисуса.
не волноваться режиссёру? Левее от пологого холма возвышался холм более крутой, более
Над лиманом всходило солнце. Пока ещё персикового цвета, не каменистый. По фильму – Голгофа. Именно здесь сегодня предстоя-
бьющее по глазам. Оно медленно выходило из воды, словно юная ку- ло снимать кульминационную сцену – распятие Христа.
пальщица, и рассыпало блёстки. Ни одно облачко не преграждало У подножия царила неразбериха. Суетились ассистенты режис-
ему путь в высоту. Ничто не помешает сегодня снять ключевую сце- сёра, разводя массовку. Кино снимали малобюджетное, поэтому
ну фильма. отобрали всего несколько человек, самых колоритных для крупных
На передних сиденьях расположились режиссёр, оператор, ху- планов. Их одевали и переодевали, делали кому мелкие кудри, кому
дожник, исполнители главных ролей. Они перебрасывались корот- седины, определяли места в «толпе», которая якобы почти вся оста-
кими репликами, но чувствовалось, что каждый ушёл в себя. Нуж- валась за кадром. «Римских стражников» ставили цепочкой вдоль
но было предельно сосредоточиться. Фильм-то особый – «Поцелуй холма. Гримёры бегали меж ними с пуховками. Осветители и их под-
Иуды». Именно о поцелуе в Гефсиманском саду, о распятии Христа ручные тянули провода и устанавливали камеры. Рабочие возились
и о страшной смерти Иуды повествовал он. Сколько фолиантов изу- у свежеструганной балки, которая даже выглядела ужасающе тяжё-
чено, сколько пересмотрено картин на библейские сюжеты! Не уйти лой. Другие на вершине вкапывали в землю основание креста.
от них, но и не повториться, не оказаться в плену высокочтимых Черкашин пока не вмешивался. Он только заглянул в автобус.
первоисточников – проблема труднейшая. Вот и обдумывал каждый Там гримировались исполнители главных ролей – Христа, Марии,
участник группы свою роль, свою задачу. Магдалины, плакальщицы Вероники, Иуды, римского сотника. В
Черкашина мучили сомнения. Сможет ли? За плечами несколько тени под навесом уже ждали готовые к съёмкам артисты. Женщины
картин, но он не снимал семь лет! Оказался в сонме безработных ре- в разноцветных хитонах обмахивались платками. Мужчины при-
жиссёров, теряющих квалификацию из-за обвала киностудий. Слу- кладывали к головам мокрые тряпки. Лица изменились до неузна-
чайные заработки, унизительные предложения… Для души писал ваемости. Грим делал их грубыми, неестественными, но так нуж-
сценарий. В стол. Замахнулся на необозримо великое, потому что но для объектива. Однако в целом артисты были абсолютно как из
8 9

6. «того» века. Их вид на фоне древних камней, выжженной степи и Толпа кричала, руки тянулись к Иисусу. Солдаты с хохотом раз-
корявых деревьев привёл режиссера в странное состояние. Он по- давали пинки, и люди падали в пыль. Стоны, слёзы, молитвы…Гром-
терял ощущение времени, он был там, в окрестностях Иерусалима, че всех кричал Иуда, пряча торжествующий взгляд. Когда шествие
когда палачи торопились до захода солнца привести в исполнение поравнялось с Вероникой, она прорвалась сквозь заслон и сдёрнула
приговор. В то же время Черкашин не терял ощущения реальности, с головы платок. Простоволосая, рыдающая, она отёрла лицо Хри-
напротив, отчётливо понимал, что и как будет снимать. Это сочета- ста и увидела, как на белом проступает его лик. Мученический лик
ние растворённости в материале и владения им вызвало в нём редкое Спасителя увидели и окружающие. Возглас изумления пронесся над
чувство свободного творческого полёта. толпой.
И – надо же! – ещё одно обстоятельство. Подбежал сынишка по- Черкашину тоже стоило труда сдержаться. Он перевёл взгляд
мрежа Марины, протянул бумажку, пробормотал: «Мама прислала» на Иисуса. Увидел искажённое страданием лицо. Ему мгновенно
и умчался. Это был листок из настенного перекидного календаря. вспомнилось, почему он взялся когда-то за этот сценарий. У него был
Андрей прочитал: «27 сентября – Праздник Воздвижения Честного собственный крест – ребёнок-инвалид. Физически было тяжело, а
Животворящего Креста Господня. Через триста лет после вознесе- морально – невыносимо. Он не выдержал, уехал на другую киносту-
ния Иисуса благочестивая царица Елена отыскала частицы креста, дию, но совесть замучила, через два года вернулся. И теперь без кон-
на котором он был распят». У него сжалось сердце. Сегодня – 27 сен- ца задавал себе вопрос: «За что?» Он гнал от себя мысль, что больная
тября! Случайность или знамение? Хочется верить – небеса благово- дочь искалечила жизни его и жены, но она, эта предательская мысль,
лят. К Черкашину пришла уверенность в успехе, столь необходимая возвращалась. Как же научиться достойно принимать уготованное
ему сейчас… судьбой?
Главное теперь – дать посыл актёрам. Особенно Владиславу. На Черкашин опять взглянул на Иисуса. Его улыбка была кроткой,
роль Иисуса был взят артист, совершенно неизвестный. Внешне – светлой…
будто с иконы писан, только глаза пронзительно синие. Но вяловат. Боковым зрением Андрей увидел, что толпа сельчан разрослась
Вот и сейчас он стоял у каменной ограды с отсутствующим видом. и пришла в движение. Он подумал, что было бы можно значительно
Андрей подошёл, тронул актёра за плечо. Почувствовал – того била увеличить массовку, но не нашлось бы ни костюмов, ни денег. В эту
мелкая дрожь. Ничего, пусть будет так. минуту стражники, сверкая шлемами, подняли Иисуса, привязали
На холме всё выстраивалось по задуманному режиссёром плану. его руки и ноги к кресту. Раб тащил ржавые гвозди с шипами. Сол-
Непредвиденным обстоятельством оказалась только горстка жите- даты отгоняли людей. Обезумевшая Магдалина уцепилась за плётку
лей окрестных сёл. Но их отодвинули за пределы нужного простран- самого свирепого из них. Тот ударил её кулаком в лицо. Кровь сме-
ства. шалась со слезами.
Черкашин ещё раз всё проверил, оглядел площадку через глазок Центурион нацелил копьё в грудь Христа…
камеры. С Владислава сняли багряницу, поправили рубище, подри- Вдруг толпа у подножия холма прорвала оцепление. С молитвой
совали рубцы от ударов бичом. Водрузили на спину перекладину, и рыданиями, оступаясь и обдирая руки, люди прорывались к Спа-
под которой актёр сперва чуть не упал, но приспособился, сделал сителю.
шаг… По камням карабкались униженные властью, отчаявшиеся ста-
– Мотор! рики и старухи, накрашенная девка, однорукий парень в камуфляже,
Восхождение Христа на Голгофу началось. Для режиссёра оно молодухи с младенцами на руках, лысый «браток» с золотым кре-
было предельно настоящим. Он сам чувствовал тяжесть скорбной стом на груди, двое бомжей, замученные пьянством мужики, ветеран
ноши, зазубрины на небрежно отёсанной балке, каждый камушек, в старом пиджаке с медалями, впавшие в общий экстаз пацаны и дев-
каждую выбоину на тропе. Он чувствовал отчаяние Марии, которую чонки. Из рук осоловевшего парнишки вырвался футбольный мяч.
безжалостно отталкивали солдаты. Вместе с Христом, которому длин- Он катился вниз, высоко подпрыгивая на камнях.
ные пряди залепляли глаза, он мотал головой, чтобы отбросить их. Черкашин растерялся. Операторы отключали камеры и в не-
10 11

7. доумении смотрели на него. А кричащая толпа поглотила массовку.
Парень в камуфляже выхватил копьё из рук центуриона. Кто-то раз-
резал верёвки. Иисус начал медленно сползать с креста. Его подхва-
тили женщины. Он, впавший в шок, лежал на их загрубелых руках,
как дитя в люльке. Вдруг всё стихло. Люди расступились. Они про-
Паззл
пустили вперёд Марию…
Д
верь подалась, как всегда, с трудом. То ли замок проржа-
Первой мыслью Андрея было: «Всё насмарку!» Но откуда-то из-
вел, то ли она отсырела. Альбине пришлось приналечь. Из
нутри уже подступало решение: оставить эти кадры. Может, в нём,
комнат пахнуло нежилым, а что поделаешь? Когда Альбина
ниспосланном куске жизни, и есть высший смысл картины?
приходит, она распахивает окна, но ведь этоне часто.
Над холмом раздался его голос, усиленный микрофоном:
Сегодня визит особый: день рождения Мары. Альбина надумала от-
– Мотор!
метить его. Во-первых, принесла подарок – ворох оранжевых клено-
вых листьев, которые сейчас освещали сумрак комнаты. Во-вторых,
пригласила двух знакомых Мары, с которыми сама не дружила, но
встречала в этом доме. Ей хотелось вспомнить подругу с ними. Была
и другая цель: они дополнят её сведения о Маре, и тогда, быть может,
станет ясно, что с ней случилось. Кроме того, Альбина страдала от
одиночества, поскольку её друзья – кто отошёл в мир иной, кто поме-
нял страну, и она надеялась найти новую компанию.
Альбина принялась разбирать сумку, которую сшила сама из по-
трёпанных джинсов внука, и по привычке что-то бормотала себе под
нос. Вытащила кастрюльку с долмой – хотела удивить фирменным
блюдом. Достала пакет с бородинским хлебом, начатую упаковку
майонеза, три пакетика чая «липтон». Спустила застоявшуюся воду и
начала мыть взятые из серванта изящные тарелки – золото по синему,
потускневшие серебряные ложки и вилки. Она корила себя, что мало
принесла еды, но большего не могла позволить. К тому же, в кругах
пенсионеров сложилась вынужденная привычка стол соображать
вскладчину. Наверняка принесут и сегодня. Сложнее с квартирой: до
гостей нужно навести хоть кое-какой порядок. Уже пять лет, как Мара
здесь не живёт, но остался полнейший хаос, будто хозяйка затеяла ге-
неральную уборку и вышла на минуту. Даже в холодильнике остался
кусок рокфора и банка лосося.
Оглядев «поле битвы», Альбина решила в первую очередь рас-
сортировать вещи по картонным коробкам, которые попались ей возле
супермаркета.
Барахла было навалом. Непонятно, как оно умещалось в двух ком-
натушках. Странное зрелище представляли собой эти комнаты. Одну
можно было сделать музеем быта сороковых-пятидесятых годов. В
ней обитала мать, Фаина Лазаревна. Кожаный диван с семью камен-
12 13

8. ными слониками на полке; овальный стол, покрытый льняной скатер- нятием. Иногда помогала Альбина, но терпения у неё не хватало. В
тью с мережкой; трюмо в стиле модерн; настольная лампа с выпилен- этом паззле особенно трудно было выложить похожие друг на друга
ной лобзиком подставкой – работа давно почившего племянника. Его здания. Часть картины поэтому осталась пустой. Невостребованные
же произведение – неумелая линогравюра с Медным всадником. Ко- кусочки хранились в коробочке из-под лекарств. Альбина не разорила
пии картин «Рожь» и «Алёнушка» вышиты самой Фаиной Лазаревной картину. Ей верилось, что в один прекрасный день сбудется желание,
– известной рукодельницей, которое она без конца повторяла Богородице, жарко молясь утром и
впрочем, как многие женщи- вечером: пусть Маара вернётся. Сейчас она осторожно переложила
ны той канувшей в небытие паззл со стола на полку.
поры.
Комната Мары – семидеся- Раздался стук в дверь – звонок давно отказал. Явилась Валентина.
тые годы. Обитые гобеленом Она была в ядовито-зелёной спортивной куртке и голубой шляпке с
софа и кресла, полированная лентой. Крашеные рыжие пряди торчали из-под неё. Щёки с нездо-
чёрная стенка, чешская лю- ровым румянцем несколько обвисли. Морщины старили открытое, с
стра с капельками подвесок. правильными чертами, лицо, но налитое тело не потеряло силы.
Половина уже выпала, и ка- Валентина покрутилась в тесной прихожей. Кое-как провела щёт-
залось, что люстра недобро кой по волосам, намазала губы и прямиком направилась в кухню. По-
ощерилась. Письменный стол ставила на стол разделанную селёдку, картофельные зразы, шарлотку
с пишущей машинкой «Мо- и пару зелёных яблок.
сква». Туалетный столик с Уже с порога она принялась жаловаться на зятя:
трельяжем, флаконами раз- – Я-таки его выследила, – в её необъятной груди словно раздува-
ных калибров, пастушкой, из- ли меха. – Знаю теперь, где он, кобель, со своей сучкой перепихива-
ящно выставившей ножку из- ется.
под фарфоровых кружев. За стеклом стенки выстроились по ранжиру «Зачем лезет в чужую жизнь?» – неприязненно подумала Альби-
тома классиков. На полках по всей комнате – хрусталь, керамика, без- на.
делушки, куклы – всё явно не советского происхождения. – Дай срок, – грозила Валентина призраку зятя, – я тебе яйца по-
Надо было освободить пространство для трёх человек. Альбина отрываю!
сдвинула набитые вещами коробки к стенам, водрузила друг на друга, От её баса дребезжала шеренга расписных кастрюль.
прикрыла слипшимся от времени тюлем, который обнаружила в зале- В дверь поскреблись.
жах. Смела пыль с мебели и безделушек. Протёрла пол. Комната нако- Стася переступила порог осторожно, как кошка лужу. Её можно
нец обрела жилой вид. Интерьер дополнил осенний букет из листьев, было принять за постаревшую актрису Целиковскую. Такой же без-
которые Альбина прогладила горячим утюгом и прикрепила к веткам мятежный взгляд, ямочка на подбородке и даже обесцвеченные ку-
хлебным мякишем. дри, спереди уложенные валиком, сзади – локонами. Белая кофточка с
На столе все эти годы лежал запылившийся, не до конца сло- жабо и перламутровой брошью выглядывала из-под строгого жакета.
женный паззл. Картину нужно было собрать из фрагментов разной Неумелый макияж только подчёркивал пергаментную сухость кожи.
конфигурации. Образец представлял собой, судя по надписи внизу, – День добрый! – молодым голосом произнесла Стася. – Прости-
пейзаж Мельбурна: набережная с потоком машин, арочный мост, от- те за опоздание. Всего одна марка трамвая в наш микрорайон, и ту
деляющий залив от океана, небоскрёбы на том берегу. Такую штуку не дождёшься. Будьте любезны, – обратилась она к Валентине, – по-
Альбина впервые увидела именно у Мары. У нас паззлов тогда в по- ставьте на стол, пока я сапожки стаскиваю
мине не было, если не считать таковыми детские кубики. В последние Она вынула из лакированной сумки бутылочку апельсинового ли-
годы к Маре возвращалось душевное равновесие только за этим за- кёра.
14 15

9. – А я-то, идиотка, позабыла, – спохватилась Валентина и допол- Валентина только рукой махнула и залпом опорожнила рюмку.
нила натюрморт водкой, которую сразу, как пришла, поставила в хо-
лодильник. – Предлагаю, – вступила Стася, – поговорить о Маре. Мне давно
Альбина хлопотала, а гостьи оглядывались. Стася принялась рас- хочется узнать о ней больше. Каждая из нас знала её в разные периоды
сматривать корешки книг на английском. Вытащила одну, перевела жизни. Давайте расскажем, кто что о ней помнит, и получится полная
название – «Краткая история Соединённых штатов Алана Нэвинса». картина. Марочка словно окажется с нами, кто её любит, за одним
Пролистала монографию об импрессионистах. Углубилась в мифы столом. Кстати, помните, как ей удавался торт «монастырская изба»?
австралийских аборигенов, почему-то горестно вздыхая и качая го- Она его на каждый праздник пекла.
ловой. Валентина цепким взглядом ощупывала видный через стекло – Пекла я, – опять бестактно вклинилась Валентина.
чайный сервиз с позолотой, бронзовый бюст Нефертити, изысканную Альбина радовалась: она только соображала, как ввести беседу в
вазочку венецианского стекла. Альбина искоса наблюдала за ней. В намеченное русло, а умница Стася словно её мысли прочитала.
ней поднималось раздражение. Когда Валентина открыла горку и при- – Если вы не против, начну я – сказала Альбина, освободившись
нялась крутить в руках ложку из сверкающих перламутром раковин, от нервного кашля. – С Марой я училась в одном классе. Перед во-
не выдержала, отобрала ценность и демонстративно повернула клю- йной. Часто бывала у них, потому что Фаина Лазаревна говорила с
чик. дочерью по-немецки. Мне языки давались, я хотела стать переводчи-
– Прошу к столу, – объявила она поспешно. цей, вот и слушала живую речь. Тогда Мара носила фамилию Пше-
Валентина плюхнулась в кресло. Стася присела на краешек софы. ничная. Отец – все его звали Стецько – родом с Украины. Инженер-
Альбина принесла для себя табуретку с красной подушечкой. На ней железнодорожник. Мара рассказывала: когда отца спрашивала, по-
был выткан змей, в утробе которого поместился кенгуру. чему он так назвал дочь, он отвечал, что её полное имя Марксэна, в
Хозяйка смотрела на подруг с картины в позолоченной раме. Она честь вождей мирового пролетариата.
была изображена вполоборота, что придавало натуре живость и том- – А я думала, так по-интеллигентному называют Марию, – вы-
ность одновременно. Правда, при таком ракурсе больше выделялся сказалась Валентина.
нос, крупный даже для семитского типа. Роскошные блестящие во- – Полное её имя – Маритт. А настоящая фамилия – Вольпин.
лосы падали волнами. Чернобурка и колье с бриллиантами свидетель- Пшеничный был ей отчимом. Семья это скрывала. Отец – немецкий
ствовали о финансовой возможности Мары быть на пике моды тех коммунист. Работал в Интернационале, после гражданской войны
лет. По-видимому, она была довольная происходящим, потому что остался в России. Фаина Лазаревна была тогда его переводчицей. В
взирала на застолье благосклонно, хотя и с оттенком превосходства. тридцатые Вольпина арестовали. Сгноили в ссылке.
Валентина плеснула в рюмки на высоких ножках водку – себе и, Жили Пшеничные хорошо. Снимали дачу в Вырице. Однажды
игнорируя протесты, остальным. меня туда Мара пригласила. В первый раз я там красную икру по-
– Ну, помянем, – пробасила она. – Чокаться не будем. пробовала. Стецько что-то строил на Карельском перешейке, видно,
Она подняла рюмку и обернулась к портрету. укрепления перед финской войной. В июле сорок первого его забрали
– Что вы, что вы! – замахала окольцованными ручками Стася. на фронт. Он успел, как рассказывала Мара, распорядиться, чтобы се-
– Что значит – помянем? мью эвакуировали.
– Действительно, Валентина, как можно? – крикнула в сердцах Мара неохотно вспоминала ту жизнь. В каком-то городишке они
Альбина. жили в жутком бараке.
Поначалу Валентина привлекла её какой-то основательностью, – Да, – поддержала Стася, и глаза её затянуло влагой, – Марочка
которая чужда была её самой. Но уже видно, какая она нечуткая. Дру- на одной вечеринке вспоминала, как там протекала крыша, и во время
гое дело – деликатная Стася. «Надо пригласить её в Большой зал кон- дождя они подставляли банки, чашки, потому что вёдер не было, а
серватории», – решила Альбина, которую соседка-кассирша снабжала сами забирались на кровать. Мара рассказывала и рыдала.
контрамарками. – В сорок пятом они вернулись в свою квартиру на канале Гри-
16 17

10. боедова, правда, их уплотнили. Мара была такая худая, что выглядела ка, который никогда не умел за себя постоять, передислоцировали в
подростком. нищую Болгарию.
– У неё до последних дней сорок четвёртый размер одежды Валентина вышла на кухню разогреть зразы. Альбине что-то было
остался. Уж как сыр в масле каталась, а жирку не нагуляла, – встряла не по себе, и она отправилась следом. Валентина шуровала в посуд-
Валентина, пробуя долму. Она снова запаслась водкой, а остальным ном шкафчике.
плеснула липкого ликёра. – Слышь, подруга, – зашептала она, что-то пряча в карман широ-
Альбина продолжала: кой юбки, – отдай мне скороварку, всё равно без дела стоит, а мне щи
– Ключицы у неё выпирали, нос казался особенно большим. Но варить на всю кодлу. И вон тот китайский термос – на дачу.
глаза у неё были необыкновенные. Грустные, как у всех евреев, с по- – Ты что, это же не моё!
волокой, а зрачки чуть приподняты, будто она всё время в небо смо- – Да брось, всё равно пропадёт. Не вернётся твоя Мара.
трела. У них с матерью одно на двоих выходное платье было. Стецько – Это мы ещё посмотрим! Разогрела? Тащи на стол.
вернулся в сорок шестом. Только на железную дорогу устроился, как Стася в одиночестве уговорила уже почти весь ликёр.
его арестовали: в плену, оказывается, был. Так и сгинул в Гулаге. – Расскажите, как там было, в этой Австралии. – Альбина разло-
Мара ненавидела свою бедность. Всеми фибрами души ненавиде- жила зразы. – Мара с таким восторгом вспоминала!
ла. Поступила в медицинский, теперь прятала бедность под халатом. – О, незабвенное время! – Стася встряхнулась, как воробышек.–
А на танцы не ходила. Только один раз я уговорила её надеть мой в по- После нашей социалистической помойки…
лоску костюм (юбку мы ушили) и фильдеперсовые чулки. Мара сразу – Вы уж слишком, – взыграли в Альбине патриотические чув-
преобразилась. В ней стать появилась. ства. – Тогда человек был социально защищён.
– Она всегда держалась с достоинством, умела выглядеть, хоть – Ща, защищён! – зашипела Валентина. – Как Никита приказал
красотой, конечно, не блистала, – произнесла Стася, явно давая по- скот забить, в магазинах стало хоть шаром покати.
нять, кто же блистал в светском обществе. – Можно продолжать? Только прошу – не перебивайте. Так вот,
– Как же на такую доходягу Феликс позарился? – прямолинейная собралась там колония советских дипломатов, журналистов, пере-
Валентина была верна себе. водчиков, представителей Внешторга. Ну, и из органов, конечно, под
Честно говоря, Альбина сама не могла этого понять. Козырев, прикрытием разных должностей. В основном, с жёнами. Жили мы,
такой обаятельный, с идеальной анкетой и успешной карьерой, сна- разумеется, в Сиднее, но повозили нас изрядно. В Мельбурне мы с
чала оказывал знаки внимания ей, но выбрал Мару. Полоснула тогда Марочкой любили гулять по набережным, особенно вечерами, когда
по сердцу обида. Но с годами боль притупилась. Жертвенность была над заливом висит багровое солнце.
свойственна Альбине, она находила в ней даже странное удовлетворе- Смотрели на огни ночной Канберры с Красного холма. А роща
ние. Сумела признать, что брак оказался крепким, и даже радовалась гигантских эвкалиптов в Мэрисвилле! А ботанический сад в Квин-
за подругу. сленде и озеро с чёрными лебедями! Какие мы пикники устраивали,
– Феликса тогда коллеги отговаривали, в том числе и мой муж. закачаешься! Я, бывало, выпью, и меня тянет обниматься с мужчина-
Они вместе работали в органах, – вставила Стася. ми. Мужу даже ревновать надоело.
Она подцепила кусок жирной селёдки. Спохватившись, Стася погасила игривую ухмылочку и продолжа-
– А как его за границу выпустили с женой-еврейкой? – недовер- ла:
чивая Валентина искала повод зацепиться. – Марочка помогала мужу. Ходила с ним на деловые встречи (она
– Ну, всё-таки уже настала оттепель. К тому же, наверху виднее. с немецкого переводила), записывала интервью, которые брал Феликс
Возможно, Феликсу дали спецзадание, которое требовало именно та- – он ведь был аккредитован как журналист. Печатала его диссерта-
кого семейного положения. И направили не куда-нибудь, а в Австра- цию. А меня она однажды спасла. Я на экскурсии упала с обрыва.
лию. По тем временам это было – как в рай командировку получить. «Наверняка под мухой была», – подумалось Альбине.
Месяца четыре мы были там одновременно. Потом моего супружни- – Так Мара – она же врач! – наложила мне на голень тугую по-
18 19

11. вязку. шения. Тогда я обратилась к двоюродной сестре мужа. Долго уговари-
– Но если объективно, – продолжала Стася, – больше всего Мара вала, но всё-таки Тома сделала. А Жорж снял Маре квартиру в Квинсе.
занималась шопингом. Года два мы с ней перезванивались, потом телефон замолчал. Тома
– Чем-чем? – подозрительно глянула на неё Валентина. ничего не знает. И никто из эмигрантов её не встречал. Думаю, она
– Магазинами. Она скупала буквально всё. Посуду, ткани, бельё, сошлась с Жоржем и где-то спокойно пребывает. Так что волноваться
одежду, драгоценности, меха… Помню, купила я каракулевое манто. не о чем. А вы что думаете?
Мара не успокоилась, пока не купила такое же и мутоновую шубу – Что я думаю? – вскинулась Валентина. – Она уже здесь чокну-
впридачу. Не знаю, зачем ей столько. Детей-то бог не дал. лась, а там, небось, давно богу душу отдала.
Альбина вспомнила, как по возвращении помогала подруге раз- – Нет, – крикнула Альбина. – Мара была со странностями, но не
бирать багаж. Наказ – чтобы никто об этом не узнал. Молчание было сумасшедшая! Она вернётся! И прошу – больше ни слова об этом!
оплачено тремя отрезами, золотыми серёжками и сапогами, отделан- После чая с шарлоткой гостьи собрались уходить. Валентина
ными мехом кенгуру. опять начала выпрашивать вещи. Но Альбина была непреклонна.
– Но я вот чего не понимаю, – пожала плечами Стася. – В Ав- – Ну, хоть медвежонка, – заныла Валентина, – пусть внучок игра-
стралии Мара одевалась, как королева. А здесь – как советские нищие ется, бабу Мару вспоминает.
врачи. Я щеголяла, на меня мужчины засматривались, а она… – Ладно, – решилась Альбина. Она взяла с полки смешного ло-
Альбина знала, в чём дело. В поликлинике, где Мара работала, её поухого коала. – Мара поймёт.
за глаза называли «корейка» – по аналогии с подпольным миллионе- Пришлось подарить и Стасе книгу, которая, оказывается, очень
ром Корейко. Мара негодовала: нужна её мужу.
– Я же никого домой не привожу, ни с кем не общаюсь. Откуда
они узнали? Подлые завистники! Уж не ты ли, Аленька, меня зало- Перемыв посуду, Альбина устало опустилась в кресло и заду-
жила? малась. Эти женщины никогда ей не будут близки. Детскую дружбу
Альбина клялась всеми святыми. Она не способна предать! Хотя, ничто не затмит. К тому же, много лет назад Мара помогла подруге
положа руку на сердце, завидовала. Она не прыгнула выше школьной сохранить беременность, когда после тяжелейшего гриппа возникла
учительницы. И муж попался – младший научный сотрудник, который угроза выкидыша. Так что единственный сын, опора матери, родился
так и не стал старшим. Всю жизнь тянули от зарплаты до зарплаты. благодаря Маре. Это обстоятельство перевешивало все доводы рас-
Валентина вдруг побагровела: судка.
– Жадина она была! Я её мать досматривала, а что получила? Ко- От нечего делать Альбина перенесла на стол клеёнку с паззлом.
пейки и старьё с барского плеча. Ничего, бог всё видит! Тронулась она Ей захотелось отвлечься от грустных мыслей и осмыслить, что узнала
на почве жадности. за обедом.
– Тронешься тут, – перевела стрелки Стася, – когда мужа и мать в Оказывается, и Валентина, и в какой-то степени Стася считали,
один год похоронила. что Мара тронулась умом. А она-то думала, что никто, кроме неё, это-
Альбину тоже посещала мысль, что странности у Мары были. В го не замечает.
самом деле – сложить в одну коробку рубашки мужа, сверху положить Наверное, надо было бить во все колокола, уговорить подругу
его любимую «бабочку» в горошек, в другую – платья матери и её пролечиться в хорошей клинике. А она надеялась, что Мара сама врач
янтарные бусы, и хранить двадцать лет! и справится с недугом.
– Станислава, как вы считаете, почему Мара так долго не возвра- С чего же началось? Альбина прокручивала назад плёнку воспо-
щается? минаний, будто это могло её помочь вернуть молодую Мару – опти-
– Вы помните, я содействовала её отъезду. У Марочки был в Аме- мистку, юморную, душа нараспашку.
рике Жоржик, одноклассник. Она, по-моему, надеялась, что найдёт в Альбина взяла с туалетного столика цветную фотографию. Мара
нём нового спутника жизни. Не знаю, почему он не сделал ей пригла- на дипломатическом приёме. Парчовое платье, серебряные туфли на
20 21

12. шпильке, грива ухоженных кудрей… Неужели она была когда-то та- «Тетрадь №1. Разграбление.
кой? Сегодня обнаружила выкраденную пачку геркулеса. Почему не-
Всплывали отрывки встреч, разговоров. Ей казалось, что она мыс- сколько месяцев лежащую пачку изъяли? Да потому что она была с
ленно собирает паззл под названием «Маритт», но он не складывает- химической добавкой, а услышав, что я должна отдать геркулесовый
ся. Вспомнилось, как однажды, уже после смерти родных Мары, она долг, чтобы не отравились другие, – пачка исчезла.
подошла к её квартире и увидела клубы дыма. На звонки, на стук ни- То же самое было на днях с плюшкой и корицей.
кто долго не отвечал, потом Мара буквально выползла на площадку. Продолжаю инспектирование коробок и чемоданов. Исчезли: про-
Её била дрожь. Оказывается, она жарила гренки и забыла, как выклю- стынь махровая зелёная (Япония), очки защитные, скатерть немецкая
чить газ. из сундука, 24 бутылки водки, американский поднос из чемодана №9.
Однажды, когда болезнь уже зашла далеко, Мара неожиданно Отрез коттон болгарский с рисунком в виде цветов. Мамины голубые
появилась у Альбины. Та с трудом узнала подругу. В мятой куртке, рейтузы. Один доллар США и два французских франка. Моя печать,
колготах гармошкой, она даже отдалённо не походила на прежнюю через две недели подбросили».
светскую даму. Только глаза с поволокой остались прежними, хотя Альбина переворачивала страницы, и её охватывал ужас.
взгляд был тускл. Мара перебирала тряпьё в сумке, достала ломоть «Тетрадь №2. Изуродование.
чёрного хлеба: Замоченный халат окрашен какой-то чёрной краской. Из дивана
– Вот, я не доела, тебе принесла. вынуты детали, в связи с чем спинка осела до пола. Разорван сара-
Сдерживая слёзы, Альбина взяла хлеб. Когда Мара ушла, вы- фан итальянский. Вынута петля с дверцы шкафа в коридоре. Разрезан
бросила в мусоропровод. А однажды Альбина заглянула в шкафчик сапог из телячьей кожи-меха в коробке №5. Имеется подмена книг.
под раковиной в кухне подруги. Кошмар! Там было сито с засохшей Вместо бочонка «хохлома» артикул 718 появилась махонькая солонка.
мукой, коробка с сосками, внутренности утюгов, ржавый котелок и Замена мужских домашних туфель на меньший размер».
прочие отслужившие свое вещи. Мара ничего не выбрасывала, даже «Тетрадь№3.Перемещение.
коробки из-под стирального порошка! Постоянно вещи оказываются не там, где записаны. Чем объяс-
Что это? Обыкновенная скупость? Чем же тогда объяснить, что нить, что из 12 отрезов три оказались в другом чемодане? Туфли из
Мара передала в Фонд культуры золотую статуэтку? Чем объяснить, одной пары обнаружены в разных коробках. Три бутылки мадеры ока-
что она в одночасье бросила добро, над которым дрожала, и уехала? А зались в духовке, а убирала на балкон».
после отъезда ни разу не поинтересовалась, что с квартирой, с веща- «Тетрадь №4. Усыпление.
ми? Не ответила на подробнейшее письмо-отчёт? Когда пошла смотреть новости, сразу усыпили. Дверь была завя-
зана символически (как следят за каждым движением!!!). Как всегда,
Альбина решилась на действие, которое считала запрещённым. усыпление сопровождается лазанием в сумки. Своровано 15 рублей.
Был способ узнать истинное состояние Мары – до отъезда. На верх- Но где была «бригада коммунистического труда», как я их называю.
ней полке, между путеводителем по Аделаиде и сборником Ахмато- Или они вышли в туалет?
вой стояло несколько потрёпанных общих тетрадей. Как-то Альбина Усыпление вечером на кухне. Цель известна – валюта.
наугад раскрыла одну и тут же захлопнула. Поняла – дневник. Сейчас Усыпление в вагоне метро. Цель – чтобы я молчала про разграбле-
Альбина осознала: прочитать нужно. ние. Ведь не знают, что я всё записываю на плёнку….»
Она ожидала увидеть в дневниках следы душевных терзаний, вы- Четыре толстых, написанных каллиграфическим почерком, без
званных потерей близких, отсутствием детей, разочарованием в лю- единой ошибки, тетради!
дях, одиночеством. Альбине физически стало дурно. Ей показалось, что и у неё в моз-
Ничего подобного! гу перегрелась какая-то проволочка, и вот-вот контакты лопнут. Как
Каждая тетрадь представляла собой главу одной страшной исто- же далеко зашла болезнь Мары! Не от неё ли, а, вернее, от себя она
рии. сбежала? «Почему же, почему так случилось»? – в который раз вопро-
22 23

13. шала себя Альбина, машинально укладывая детали паззла. Она смут-
но ощущала связь между историей подруги и всего их поколения.
Ведь оно не знало, за редким исключением, что такое обеспеченная
или даже просто сытая жизнь.
Вспомнились разговоры в учительской – кому что удалось до-
Вероника
Посвящается русскому поэту
стать. Унизительно! То и дело разносящиеся слухи о Карибском кри-
Веронике Т.
зисе, американской бомбе, конфликтах на Ближнем Востоке люди
П
воспринимали как начало войны и сметали со скудных полок магази-
редставляю: ты распахнула подслеповатое окно. На гни-
нов соль, спички, сахар. У вполне обеспеченных приятелей Альбины
лых рамах засуетились испуганные муравьи, из темной
старушка-мать до сих пор сушит сухари и прячет под матрасом. Так
щели просигналил светлячок. Ветром сразу прибило волну
случайно ли у Мары обнаружился ящик земляничного мыла и заплес-
запахов смолы, грибниц, болиголова. Июльский день не-
невелого чая?
хотя отдавал тепло предвечерью.
Нужда порождала зависть и ненависть к тому, кто имеет импорт-
По резким движениям и отстраненному взгляду чувствовалось,
ные шмотки, радиоприёмник, магнитофон или, не дай бог, автомо-
что ты в волнении. Однако в конце сосновой аллеи не возникал его
биль, вывезенный неведомо как из-за границы. У кого дома не как у
силуэт, хотя последний автобус уже должен был прийти. Вообще-то
всех, у кого на плитах не алюминиевые чайники с намертво выбитой
для него (назовём его Н.) невозможного не существовало. Он мог уго-
ценой на ручке, а эмалированные, синие и красные, со свистком. Меч-
ворить первого встречного дать лошадь, велосипед, мог хоть на метле
та всех женщин!
долететь. Но пустая аллея лишь звенела от напряженного ожидания.
Значит, обретённая роскошь была для Мары способом отомстить
На заржавелых ходиках котенок со скрипом водил глазами вправо-
нищенскому прошлому? Есть страшная болезнь – «синдром иммуно-
влево. Как будто время заржавело. Так кажется всегда, когда сердце
дефицита». Получается, есть болезнь «синдром дефицита»?
останавливается. У зеркала стиля модерн, бог знает кем завезенного
Возможно, в западной стране Мара свободно жила бы на широ-
в деревенский дом, ты остановилась. Нахмурила брови. Вздохнула.
кую ногу. А здесь ей приходилось всё прятать. И бояться, что взлома-
Напрасно! У тебя открытое чистое лицо, правильные черты. Лицо
ют двери, отключат сигнализацию и ограбят.
умного благородного человека. А волосы! Вот и сейчас ты медленно
Осознала ли Мара, что фактически она всё равно осталась нищей?
вытащила шпильки, и тугие, с антрацитовым отливом пряди упали
Кому теперь нужны отрезы, связки шелковых чулок, бессчётное коли-
тебе на плечи.
чество одежды, которую сейчас и уборщица не наденет?
Присядь на грубо склоченный табурет. Прислонись к плюшевому
Нашла ли она за океаном новую жизнь? Или нашла её там старуха
коврику с медведями. А я расскажу тебе кое-что.
с косой?
Мы с тобой тёзки. У нас редкое имя – Вероника. Ты знаешь, что
«Милая моя, как мне тебя жалко! Возвращайся, я так жду!» – про-
оно означает? «Вероника» – от древнегреческого «феро» (нести) и
шептала Альбина. Она встала и нечаянно задела паззл. Почти собран-
«нике» (победа). Лишь спустя многие годы я нашла толкование на-
ный пейзаж Мельбурна рассыпался.
шего имени. Оказывается, богиня Вероника (в древней Греции произ-
носили «Береника») приносила победу не любому, а только тому, кто
В ту самую минуту в грязном квартале Бруклина объявилась ста-
делает доброе дело.
руха в замызганном балахоне. Две протёртые до дыр клеёнчатые сум-
Я расскажу тебе историю про Веронику. Скоро ночь, и на черной
ки, перетянутые обрывками верёвок, тянули её вниз. Притомившись,
ткани небес высветятся мириады звёзд. Давай найдем две очень круп-
она присела на бортик мостовой.
ные – Волопас и Лев. Ничего, что их можно увидеть только в теле-
Дорожный рабочий-негр заметил, что старая облизывает высо-
скоп. В воображении мы можем все. Так вот, между этими гигантами
хшие губы. Он протянул её недопитую бутылку колы.
кто-то бросил созвездие из сорока двух маленьких, как бриллианты в
24 25

14. перстне, звеёдочек. Они складываются в рисунок закругляющейся на Впрочем, есть несколько версий этой истории. По одной из них,
конце цепочки или кудрявого волоса. Созвездие называется «Волосы Птолемей не только не оценил благородный поступок жены, но воз-
Вероники». Ты знаешь, откуда такое название? Нет? Тогда – слушай. мутился её безобразным видом и не захотел разделить с ней ложе.
Много веков подряд правила в Египте династия Птолемеев. Её Тогда мудрый жрец Конон будто бы в удивлении сказал Птолемею,
основатель, Птолемей Лаг, друг и соратник Александра Македонско- что волосы с алтаря исчезли. Жрец якобы видел, как они возноси-
го, получил эти земли от него в награду за воинскую доблесть. Всякие лись на небо, и там превратились в новое созвездие. Боги повелели
были Птолемеи: мудрые и глупые, коварные и простодушные, невеж- назвать его «Волосы Береники». Польщенный правитель простил су-
ды и учёные. Бывало, в одном правителе сочетались и добродетели, и пругу. Хитренький Каллимах захотел примазаться к красивой легенде
пороки, как, впрочем, в каждом из нас. Птолемей II, например, убил и заявил, что это он увидел на небе воспарившие туда золотые локоны
двух братьев, женился на собственной сестре, но основал знаменитей- и быстро сочинил поэму «Волосы любви».
шую Александрийскую библиотеку. Нас интересует его сын Птолемей Поэма произвела огромное впечатление на лучшего римского
III, который попал в историю благодаря кузине и супруге Беренике, поэта Гая Валерия Катулла. Он перевел ее на латынь. Название дал –
правнучке израильского царя Ирода I. Жила эта чета в третьем веке до «Локон Береники»:
нашей эры. Птолемея III прозвали «Эвергет», что означает «Благород- «…Чтобы сиял не один средь небесных огней многоцветных
ный». Это не мешало ему захватывать новые и новые земли, покорять У Ариадны с чела снятый венец золотой,
слабые народы. Воевать он любил, поэтому часто совершал походы. Но чтобы также и вы, божеству посвященные пряди
Береника была красоты необыкновенной. Придворный поэт, смо- С русой твоей головы, в небе горели меж звёзд».
тритель Александрийской библиотеки Каллимах прославлял её: Ты слушаешь, закрыв глаза. Может быть, ты мысленно проде-
«Четверо стало Харит, ибо к трем сопричислена прежним лываешь путь Н. от автобусной остановки – надо спуститься по ко-
Новая; миррой еще каплет она и сейчас. согору, пройти тропкой через лес, потом пыльная дорога приведет к
То – Береника, всех прочих своим превзошедшая блеском, деревне. Еще надеешься, что в дверях появится гость? А, может, ты
И без которой теперь сами Хариты ничто». сравниваешь себя с той Вероникой? Они принесла в жертву не волосы
Особую красоту придавали Беренике волосы. Золотые её кудри – Любовь. Тебе тоже пришлось многим пожертвовать ради любимого.
ослепляли всех, а мужчин приводили в трепет. Но она была непри- Ты предпочитала не говорить о своей семье. Но ты с весны до
ступна. Когда Эвергет отправлялся на войну, она томилась в ожида- осени живешь за сотни верст от столицы на окраине деревни. Ходишь
нии и молила богов ниспослать ему победу. по воду на колодец. С натугой крутя металлическую ручку, тянешь
Захотелось как-то супругу отхватить лакомый кусочек от Сирии. ведро на цепи и, расплескивая, переливаешь в свое. В сельпо берешь
Взбадривая себя воинственными криками, умчалась конница, а Бе- комковатый черный хлеб и консервы «Завтрак туриста». Когда заря-
реника долго махала вослед. Медленно ползло время. Пора бы уже дят дожди, к флигелю не пройти, и ты по нескольку дней не показы-
вернуться Птолемею, но нет от него даже известий. Береника истово ваешься.
молилась, но бесполезно. Однажды ночью голос шепнул ей, что пере- Да, только здесь ты можешь писать. Только здесь ты открываешь
вес в боях у мужа будет только в том случае, если она срежет свои пре- душу нараспашку. С такой отчаянной откровенностью, что становит-
красные волосы и возложит как жертву на алтарь богини Афродиты. ся страшно. Завистники и клеветники могут на ней спекулировать. Но
Не задумываясь, царица велела позвать придворного парикмахера. Он ты не можешь держать в сердце огромное чувство, как не может пи-
слезами обливался, орудуя ножницами, а она с улыбкой смотрела на чуга держать в горле песню.
отрезанные пряди. И сама возложила в храме золотые локоны на ал- Да, ты приезжаешь работать. Но не только. Сюда из недалёкого
тарь. города может нагрянуть Н. Ради этих встреч ты готова к любым не-
О чудо! На следующий день Эвергет вернулся под громкие по- взгодам. Ваша любовь – не светлый летний дождь. Тёмная, с бреме-
бедные крики. Радостная Береника встретила его. Он оценил жертву нем грозы туча. Запретная любовь. И, может, оттого каждая встреча
супруги и еще сильнее полюбил её. – как последняя. Жаркая, сумасшедшая.
26 27

15. Запретная любовь… Из века в век она соединяет мужчину и жен- Кстати, есть поверье, что нужно положить в башмак цветок верони-
щину. И не дает шанса стать открытой по разным причинам: семья, ки от укуса змеи. Я покажу тебе чудо. Над оврагом зацвел бересклет.
сословные предрассудки, разница в возрасте, богатство одного и бед- Обычно он набирает силу к осени. А тут развесил рубины и стал царем
ность другого. Да мало ли! леса. Правда, есть что-то тревожное в алых соцветиях. Будто кровь ка-
Из века в век запретная любовь приносит счастье и страдания. Я плет. Уйдем отсюда. Взгляни, еще один сюрприз. Сухое жаркое лето
вижу их печать на твоем лице. Сейчас ты мне кажешься похожей на наколдовало: пень облеплен опятами – они только выпростали тон-
другую Веронику. На Беренику, которую прозвали иудейской Клеопа- кие шеи из мшистого корневища. За месяц до срока! Наверное, хотят
трой, и которую воспел много веков спустя Жан Расин. к нам в корзину. Возьмем? На сковородку да с молодой картошкой.
Она родилась в 28 году новой эры. Её отец, царь Агриппа I, по- Пальчики оближешь!
терпел поражение от римского императора Веспасиана. Но в Иеруса- Не улыбайся через силу. Я помолчу. Ты ведь сама знаешь, что Н.
лиме вспыхнуло восстание. Беренике в то время было 36 лет, она уже трудно выбраться к тебе. Большой человек, большой поэт. У всех на
дважды овдовела. Она пыталась примирить враждующие стороны, виду.
металась из стана в стан. Безуспешно. Восставшие сожгли её дворец. Знаю, что ты ответишь. Не частые свидания тебе нужны, а напол-
Римляне покорили Иерусалим. ненные. Что это такое – не говорю. Все ясно. Но в последнее время
Неизвестно, какая участь ожидала царевну, если бы в неё не влю- трещина образовалась. Чем откровеннее ты проявляешь страсть, тем
бился Тит, сын императора Веспасиана. Она полюбила его так же спокойнее и отстраненнее становится он. Может быть, он, как импе-
страстно. Тит увёз Беренику в Рим, построил для неё прекрасный дво- ратор Тит, VIP-персона и должен планку держать? Или надоело дома
рец. Но их отношения были скрыты от чужих глаз. И все-таки по Риму придумывать совещания да заседания? Допускаю, что он охладел к
ходили легенды об их пламенной любви. тебе. Любовь твоя оказалась для него непосильным бременем. А ты
Прошло пять лет. Неожиданно Веспасиан скончался. Его сын по- мучишься от этого, но терпишь.
лучил власть. Но Тит оказался перед выбором: порфироносный венец Давай присядем на упавшую осину. Видно, в последнюю грозу её
или любовь. По закону император мог взять в жёны, как писал Ра- сшибло – ржавые листы трепещут. Послушай еще одну историю. Не
син, «любую, жалкую, но лишь его кровей». То есть император не мог знаю, как ты к ней отнесешься. Ты ведь не верующая. Во всяком слу-
жениться на чужестранке. А Береника? Красотой она была достойна чае, в стихах твоих нет мольбы, нет обращений к Господу, нет цитат
венца, но даже Цезарь не мог назвать супругой Клеопатру. из Библии, которые сейчас уже стали расхожими. Но родители твои
Для Береники важнее власти и славы была любовь. Она думала, должны были быть верующими. Все-таки послушай про Святую ве-
что Тит пойдет вопреки закону или изменит его. Но траур по отцу уже ликомученицу Веронику, имя которой было у всех на устах в 33-м
прошел, а Тит молчал. Он знал, что в любом случае его не поддержит году от рождества Христова.
народ, а это – смута, чреватая гибелью империи. Властитель не мог Думаю, так её нарекли после всего, что случилось. Во всяком
пойти на это. Безумно любя Беренику, терзаясь, все-таки приказал ей случае, есть надпись XII века под изображением Спасителя: «VERAI-
уехать: «Виной – моя порфира. По долгу тяжкому живет такой, как я». KON», что значит, «истинное, подлинное изображение». Она была
Береника не стала умолять возлюбленного. Она поднялась на борт ко- одной из тех, кто поверил в Христа и пошел за ним. Возможно, она
рабля. Расин приписывает ей такие прощальные слова: «В летописях слушала его проповеди в разных городах. Или жила в Иерусалиме.
мы останемся печальной памятью о страсти самой нежной, и самой Она стала свидетельницей и участницей смуты, которая расколола
пламенной, и самой безнадежной». горожан. Странствующий проповедник по имени Христос обладал
Тит оказался лучшим из римских императоров. Умным, дально- даром убеждения и многих уже привлек новым учением. Но другие
видным, энергичным. Осталось в анналах и его остроумие. Даже на люто ненавидели его за это. Когда римский наместник Понтий Пилат
смертном одре он пошутил: «Увы, кажется, я становлюсь богом!» поставил жителей перед выбором – кого казнить: смутьяна Христа
Смог ли он забыть свою Беренику? Кто знает… или вора Варраву, неверующие перекричали верующих. И начался
Не ведаю, слушаешь ли ты. Завтра с утречка поведу тебя в лес. для Иисуса его крестный путь на Голгофу. Множество людей следили
28 29