Когда-то человек поднялся над миром животных, обретя разум, и с тех пор гордится высотой своего положения. Но крепко ли стоит человек на этой ступени и не пора ли поискать следующую? Или хотя бы задуматься, что это будет за ступень и куда ведет лестница. 2-е издание. Подробнее о книге: http://fantaversum.ru/books/catalog/thematic-antologies/41-koeffitsient-intellekta

2. Кимберлит
Коэффициент
интеллекта
Сборник фантастических рассказов
2-е издание
Москва
«Фантаверсум»
2013

3. УДК 821.161.1-822
ББК 84 (2Рос=Рус) 6-445
К76
Кимберлит
Серия основана в 2013 г.
К76
Коэффициент интеллекта : сборник рассказов /
сост. А. Силенгинский; илл. В. Соколенко; дизайн серии
А. Павленко. —
М. : Фантаверсум, 2013. — 352 с. — (Кимберлит).
ISBN 978-5-905360-26-8
Когда-то человек поднялся над миром животных, обретя разум,
и с тех пор гордится высотой своего положения. Но крепко ли стоит человек на этой ступени и не пора ли поискать следующую? Или
хотя бы задуматься, что это будет за ступень и куда ведет лестница.
А можно посмотреть на ситуацию по-другому. Можно, чтобы
не скучать в одиночестве, подвинуться и освободить немного места
рядом с собой. Для кого? Для наделенных разумом животных или
пресловутого Искусственного Интеллекта? Возможны варианты…
Обо всем этом в сборнике «Коэффициент интеллекта».
ISBN 978-5-905360-26-8
УДК 821.161.1-822
ББК 84 (2Рос=Рус) 6-445
© ООО «Фантаверсум», 2012
© Соколенко В., иллюстрации, 2012

4. Предисловие
О чем пишет научная фантастика? Возможные ответы нетрудно
предсказать, не так ли? О межпланетных перелетах и иных мирах,
о путешествиях во времени и далеком будущем, о роботах и параллельных вселенных…
Все это формально правильно… но неверно по сути. Говорить так
значит не видеть за деревьями леса. Судить о вкусе конфеты по виду
обертки.
Научная фантастика, как, впрочем, и любая иная форма литературы, пишет прежде всего о Человеке. Даже если герой произведения робот, инопланетянин или говорящая собака, сюжет так или
иначе проецируется на нашу действительность, на живущего в нашем мире человека, окруженного другими людьми.
Просто сущность человека может наиболее ярко и полно проявиться в ситуациях сложных, неординарных, возможно, даже критических. А вот для моделирования таких ситуаций великолепно
подходит именно научная фантастика, все же вышеперечисленное
есть не что иное, как способы достижения этой цели.
Не вдаваясь в дебри рассуждений, что же такое человек, — иначе
в сборнике не останется места собственно для рассказов, — примем
как постулат, что непременным атрибутом человека является разум.
И вот, отталкиваясь от этого, нам с вами уже будет о чем поговорить.
Точнее, я передам слово авторам этого сборника, подождите еще
только минутку…
Где проходит грань между рассудком и разумом? И что будет,
если эту грань пересечь — в том или другом направлении? Всегда ли
благом является повышение интеллектуального потенциала человека — и не стоит ли двинуться в обратную сторону? Правильно ли
мы используем свой мозг — и к чему могут привести эксперименты
в этой области? Выиграет ли человек, поставив строгую холодную
3

5. логику выше творческого начала? Какие скрытые резервы хранит
наше подсознание?
Ну и конечно — веяние времени! — немало внимания авторы
уделили искусственному интеллекту. Если уж даже в середине прошлого века редкий фантаст обходил стороной тему разумных роботов, то что говорить о наших днях, когда обретение роботами разума
кажется таким близким и легко достижимым… Компьютеры не
только решают сложнейшие задачи и обыгрывают гроссмейстеров
в шахматы — к этому мы постепенно привыкли, — они пишут картины и сочиняют музыку, читают детям сказки и поддерживают иллюзию непринужденной беседы с человеком.
Из всего этого складывается впечатление, что до того момента, когда человек и робот смогут на равных пожать друг другу руки,
остался один шаг. Но пока шаг этот удается сделать только в фантастических произведениях.
Итак, «Коэффициент интеллекта»… Авторы сборника не ограничились банальным повышением (или понижением) человеческого IQ, они рассмотрели эту проблему гораздо шире и глубже. Кроме
движения вперед и назад, они обнаружили иные направления, иногда довольно парадоксальные.
Тем интересней мне было составлять этот сборник, тем интересней, уверен, вам будет его читать!
Андрей Силенгинский,
редактор и составитель
4

6. Сергей Игнатьев
Пятый лишний
чем.
«…завернуто в полиэтилен, в несколько слоев замотанный скот-
Было проведено вскрытие, в ходе которого установлены приблизительное время и причина смерти гражданки Е.А. Плеткиной и
сделано предположение по поводу орудия убийства. Согласно выводу экспертов, им послужил мастихин. Инструмент, которым пользуются художники для смешивания красок или очищения холста.
Список мест, где такие инструменты можно приобрести, уже составлен, по нему работают оперативники. Но особых надежд на это
направление следствия я не возлагаю.
Что касается источника информации — это один из пациентов Минца (все тот же Т. Колпин, о котором я подробно сообщал в
предыдущем отчете).
Минц счел нужным привлечь к делу стажера Молчанова, которому и удалось получить от Колпина точную информацию о местонахождении тела.
Учитывая специфику работы с данным пациентом, инициативу
в дальнейшем расследовании руководство предоставило Минцу. Ему
предстоит форсированными темпами установить местонахождение
пропавшей гражданки О.Л. Нильской. Это, напомню, подруга погибшей, пропавшая в тот же вечер, и поиски которой до сих пор не
дали результата.
Учитывая срочность, которая требуется в данной ситуации, прошу обратить ваше внимание на…»
4
Их четверо, и я внимательно наблюдаю за ними сквозь щелочки
прищуренных век.
54

7. Сергей Игнатьев. Пятый лишний
Они тоже рассматривают меня. Делают это так, будто между
нами — стеклянная стена, а я нахожусь в вольере.
Это смешно, потому что все наоборот. Ведь это я пришел сюда, в
зоопарк, посмотреть на ученых зверей.
Посредине сидит Лис, он кусает маленькую деревянную палочку
и смотрит на меня, а иногда — в раскрытую металлическую книжку.
Рядом с ним сидит Филин, иногда он раскрывает клюв и довольно
ухает, раздувая грудь. Рядом с Филином — Окунь, ему неуютно, хочется вернуться в воду, в мутных глазах его тоска.
За ними, красиво ступая длинными ногами, ходит Жираф. Он
дышит дымом, иногда останавливается и подолгу рассматривает
фальшивые груши наверху. Груши лежат вверх ногами на перевернутой тарелке. От груш исходит яркий слепящий свет, смотреть на
них неприятно, и я перевожу свой Луч на ученых зверей.
Я прощупываю их лучом, чтобы узнать про каждого больше.
Они догадываются про луч и плавно отводят глаза, чтобы он не попал внутрь.
Единственный, кто не отводит глаза, — Лис. Но он хитер, поэтому старается отвлечь меня разговором.
— Вы меня помните, Тимур? — спрашивает Лис.
— Я вас помню, — вру я (Лис не так уж и хитер — он мне сразу
верит, кивает). — А что это такое — «Тимур»?
Филин довольно ухает.
Мне нравится происходящее. Напоминает веселую игру.
Эти ученые звери развлекают меня. И когда показывают бумажки с интересными кляксами или с цифрами, сложенными из
цветных точек, и когда просто молчат и смотрят, вот как сейчас. Это
тоже часть игры. Проигрывает тот, кто первый начинает говорить.
— Вас так зовут, — говорит Лис, покусывая свою палочку. — Этого вы не помните? Тимур Колпин — ваше имя.
— Ладно, — я равнодушно пожимаю плечами. — Согласен.
Не все ли равно, кого и как зовут? Суть игры не в этом.
Филин шепчется с Лисом.
Жираф прекращает дышать дымом, с интересом вытягивает
длинную шею.
— Спросите про тело! — шепчет он Лису.
— Вчера у нас с вами был интересный разговор, — говорит Лис. —
И вы рассказали нам о Вишневой Даме. Помните?
55

8. Коэффициент интеллекта
— А, это…
Странно, что его интересуют такие мелочи.
Похоже, он опять хитрит. Надо быть настороже.
— Мы можем поговорить с ней?
— Зачем вам? — я отвечаю нарочито равнодушно. Должно сработать.
— Она поделилась с нами очень ценной информацией.
Лис снова врет. Я-то знаю, что Вишневая Дама — настоящая сумасшедшая. Порой мне самому неуютно общаться с ней.
— Нам снова надо поговорить с ней, — настаивает хитрый Лис. —
Можно это устроить?
Я молчу, раздумывая.
— Вы скучаете по воде? — я направляю луч на Окуня.
Окунь приоткрывает рот, выкатывает мутные глаза, но сказать
ничего не может. Непонятно, на что я надеялся. Ведь рыбы не разговаривают.
— Услуга за услугу, — говорю я.
Я направляю луч на Филина. Хотя Лис хитер и с ним можно иногда весело поболтать, Филин в этом вольере — более важный зверь.
— Я вас слушаю, — хмурится Филин.
— Я хочу такие вот палочки. Как у него, — я показываю на Лиса.
— Карандаши?
— Да. Разные. Цветные…
Филин лапой цепляет себя за клюв. Поправляет стеклышки, которыми прикрывает глаза от ярких фальшивых груш.
— В прошлый раз, — вставляет Лис, — когда мы дали вам карандаши… Вы использовали их не вполне по назначению. Едва не
произошла трагедия. Один из тех людей, что пытаются вам помочь,
пострадал. Вы, к сожалению, этого не помните, но…
— Дайте ему карандаши, — говорит Окунь. — Только сначала мы
поговорим с этой, как ее, дамой…
Оказывается, рыбы умеют говорить!
Мне становится весело, и я громко смеюсь.
Окунь таращится на меня. Он, видимо, уже жалеет, что показал
свое умение.
— Не бойся, — я поглаживаю его по плечу успокаивающим Лучом. — Я никому не скажу, что ты умеешь говорить!
56

9. Сергей Игнатьев. Пятый лишний
— Мы дадим вам карандаши, — обещает Филин, убирая от морды защитные стеклышки.
— Еще хочу такие же, — я показываю Лучом на стеклышки. —
Мне необходима защита от фальшивых груш. Они слишком ярко
светят.
Я показываю Лучом на груши, лежащие вверх ногами на перевернутой тарелке. Все четверо поднимают вверх глаза. Выглядит
уморительно, и я снова смеюсь.
— Договорились! — дергает клювом Филин. — Теперь вы позовете Вишневую Даму?
Пусть так. Они мне уже наскучили, и я хочу вернуться.
Вернуться туда, где кончается туман и…
Судороги сотрясают мое тело. Что-то держит меня — крепкокрепко.
Филин, нацепляя обратно свои стеклышки, протыкает воздух
когтем. Торжественно каркает: «Вот оно!»
А потом я…
…смутно знакомый молодой человек смотрит на меня поверх
экрана ноутбука. Рядом с ним сидят двое. Старик в белом халате,
который почему-то тоже кажется знакомым, и невзрачный мужчина в костюме и галстуке. Еще один стоит возле стены, подпирая ее
плечом. Курит, выпуская под потолок клубы дыма.
— Где я?
— Вы не помните?
— Нет.
Я чувствую запах табачного дыма, в горле першит, захожусь
кашлем...
— Вы бы не курили, — говорит молодой человек, поворачиваясь
к типу с сигаретой, который стоит у стены. Тот поспешно подходит
к столу и давит окурок в переполненной пепельнице. У него из-за
ремня торчит пистолет. Косясь на меня, он возвращается к стене.
— Можете сказать, как вас зовут? — спрашивает молодой человек, внимательно глядя на меня. — Я Молчанов, помните?
— Конечно, — говорю я. Кажется, я действительно вспоминаю. —
Меня зовут Катя.
— Екатерина Алексеевна Плеткина? — переспрашивает старик.
— Да.
Тип у стены вполголоса матерится.
57

10. Коэффициент интеллекта
58

11. Сергей Игнатьев. Пятый лишний
Молчанов бросает на него короткий строгий взгляд.
— Напомните ваш год рождения?
Я напоминаю.
— Род занятий?
— Студентка… Почему я не могу пошевелиться?
— Это в целях вашей безопасности, — торопливо говорит Молчанов. — Вы помните, что с вами произошло?
В голове низкий гул, многоголосый хор… Сложно думать, мысли
плавны и текучи, как на границе между сном и явью.
— Мы были в кафе «Вернисаж», знаете, у реки? Где рынок для
художников… Я и Оля. Отмечали сданную курсовую. А потом…
Память пронзает острая молния. Разбегается по телу разрядами
электричества.
— Потом появился он. Сказал, что тоже художник, что хотел бы
нарисовать нас. Да-да, мы поехали к нему. К нему в мастерскую…
— Можете назвать адрес? — торопливо спрашивает невзрачный
тип.
— Да. Это в самом конце улицы, у перекрестка… Старые дома.
Мы зашли во двор, потом спустились в подвал. Мы немного выпили в
кафе, а потом еще у него… Он налил нам вина… И… О Господи!
Воспоминания приходят рывками. Бьют наотмашь. Я чувствую
боль по всему телу, мышцы напрягаются, пальцы мелко дрожат, по
коже бегут мурашки, к горлу подкатывает комок.
— О нет! Нет! Этого не может быть! Он подсыпал нам что-то.
Оля отключилась. А я еще нет… Тогда он подошел к мольберту, взял
с него… Нет, не надо! Пожалуйста, не…
— Вы запомнили улицу? — кричит, тараща прозрачные глаза,
тип в костюме. — Улицу…
Слепой ужас давит, я кричу, но крик тонет в волнах тумана, вязкого как кисель, который наползает со всех сторон. Стены выгибаются парусом, силуэты людей дрожат, меняют форму, как в кривом
зеркале…
Падаю, падаю в туман…
Тело бьет крупная дрожь, я не в состоянии пошевелится…
«Свяжись с операми срочно!!!» — гудит в голове чей-то хриплый
бас. Мне что-то кричат, но я не слышу… Тишина.
Звенящая тишина. Только дыхание нескольких людей в тесной
комнате. Только отрывистый стук сердца.
59

12. Коэффициент интеллекта
Я поднимаю веки, моргаю с непривычки. Вижу четверых. Это
интересно. Видеть собственными глазами, так близко. Потянуться
рукой и…
Жаль, я не могу двигаться.
Они заранее обезопасили себя.
— Тимур? — спрашивает меня самый молодой.
Я растягиваю губы в улыбке.
Пусть думает, что я и есть тот, кто ему нужен.
А я пока осмотрюсь. Здесь все такое интересное, такое новое для
меня. Пожалуй, свет резковат. И еще клубы этого ядовитого дыма
щекочут ноздри. Но главное, здесь очень интересн…
Я успеваю услышать, как старик говорит «вот опять», и туман
накатывает волной, захлестывает меня со всех сторон…
Мускулы предельно напряжены, судорога, еще одна…
…эти четверо пялятся на меня.
Двоих я знаю. Старый пердун Минц, заслуженный мозгоправ,
и его приятель Молчанов, совсем еще щенок, практикант. Жалкие
трусливые людишки. И они меня, конечно, связали…
С ними двое каких-то молодчиков, незнакомые. Один, сидящий
за столом, похож на снулую рыбину. Второй подпирает стенку, у него
волчьи глаза, из-за ремня торчит рукоятка пистолета. Вокруг лампы
вьются облака табачного дыма.
Я пытаюсь рывком подняться, но не могу даже сдвинуться с места, ремни держат крепко, я примотан к креслу вроде зубоврачебного.
— Развяжите меня! — говорю я.
— Тимур? — спрашивает Молчанов. — Вас зовут Тимур Колпин?
— Глаза разуй! — говорю я. — Кто ж еще?
Они таращатся друг на друга, переглядываются.
— Развяжите меня!
— Полученной информации должно хватить, — вполголоса цедит «волчара», обращаясь к Минцу.
Минц хватает своей веснушчатой лапой телефонную трубку.
— Петровский, зайди к нам… Ага, захвати.
— Что, успокоительным колоть опять? — догадываюсь я. — Не
поможет. Вам уже ничего не поможет. Доберусь до вас… И тогда…
Тогда вы испытаете на себе, что такое истинный Гнев Его. Он достанет вас, где бы вы ни находились! Он заставит вас тысячу раз по60

13. Сергей Игнатьев. Пятый лишний
жалеть о том, что вы связались с Ним… Эй, ты, лупоглазый! Я тебя
запомнил, слышишь?!
Они никак не реагируют, но мне этого и не надо. Судьба их давно предрешена.
— Вам уготована великая судьба! — улыбаюсь я. — Стать частью
Его замысла. Стать частью Его прекрасного Проекта…
Появляется санитар, в руках у него шприц.
— Здорово, приятель! — улыбаюсь я. — Я помню и тебя. Ты встретишься с Ним первым. Он уже давно ждет этой встречи. Я говорил
ему про тебя, и ты ему интересен! Ты интересен ему… Врубаешься,
что это значит, ах-ха-ха!
Я смотрю в их жалкие лица. В них пока нет Страха. В них только
равнодушие и брезгливая отстраненность.
Только Молчанов, этот мальчишка, слушает меня с интересом.
Но они переменят свое отношение, они пожалеют… Еще сполна
вкусят настоящего Страха.
Я чувствую короткий укол в предплечье. Но им это не поможет.
Уже не поможет. Им не удержать меня.
Бесконечно это продолжаться не может. В какой-то момент
мне удастся собраться с силами, и тогда…
Все тонет в вязкой вате, и я слышу откуда-то издалека голос
Минца:
— Вот так, в первом приближении… Теперь вы имеете некоторое представление…
— Нам необходимо провести более тщательные исследования! — вставляет Молчанов. — Счет идет уже на часы, и я настаиваю
на форсировании…
— Санкция руководства еще не получена! — перебивает его тот
«волчара», с пистолетом за поясом.
Все тонет в наслоениях ваты, голоса становится неразборчивее,
глуше, глуше… Плыву сквозь туман. Но мне не страшно.
Я знаю, куда ведет меня этот туман. Возвращаюсь в Башню…
5
«…В ходе расследования стажером Молчановым было выдвинуто предложение — приобщить к материалам следствия результаты
61

14. Коэффициент интеллекта
психологического теста, вернее сказать, эксперимента, который был
проведен с гр-ном Колпиным самим стажером М. и группой лаборантов Н-ского университета. Проводить тест предложено было на
их территории, что было мотивировано нашей недостаточной оснащенностью (?!).
В ходе эксперимента были установлены дополнительные симп­
томы психической болезни гр-на Колпина и прояснились некоторые детали дела, о которых я сообщал в предыдущем отчете.
В частности, установлено количество ложных личностей (4), со
слов К. составлено подробное описание произошедшего. Получено
представление о его мотивациях. Его причастность к делу теперь уже
несомненна. Но степень виновности и его вменяемость пока неочевидны.
С ним еще предстоит работать, но, главное, теперь у нас есть
первые версии о местонахождении пропавшей гр-нки Нильской.
Информация передана оперативникам.
Полученные в ходе тестов с подозреваемым К. материалы я прилагаю к отчету и прошу обратить внимание на…»
В Башне чужак.
Такого не бывало никогда прежде, поэтому я испытываю странное волнение.
Чужак поднимается по спиральным подъемам Башни. Моей
Башни… Он находится на моей территории, и потому я могу легко
узнать, что ему понадобилось здесь. Могу стать с ним одним целым,
слиться с ним. Думать его мысли.
Он ищет Вишневую Даму.
Сейчас в Башне трое постояльцев, не считая меня и Чужака, а
ему интересна именно она. Странно.
Тут я узнаю его. Конечно, тот самый мальчишка, как я не догадался раньше?
Я уже видел его, и про него рассказывали и Весельчак, и Фанатик…
Вишневая Дама не рассказывала — она не хочет говорить со
мной. Ей нужно время, чтобы освоиться.
Даже не знаю — радоваться мне или тревожиться?
Нам было уютно здесь вчетвером, и вот появился пятый.
62

15. Сергей Игнатьев. Пятый лишний
Сам, по собственному желанию? Это против правил.
Сюда не приходят просто так, когда заблагорассудится.
Сюда приводят. Привожу я. Тот, кому принадлежит Башня.
Я следую за ним, но он опережает.
Он подобрался к Вишневой Даме, я слышу ее крики, которые
доносятся сквозь мерцающие перламутровые стены.
Вишневая Дама сообщает ему что-то.
Мерзавка! Сумасшедшая сука, она говорит ему, где искать свою
подружку, которая все еще ждет своей участи ТАМ, снаружи! Я не
успел привести ее в Башню, оставил на потом…
Вот оно, наказание за беспечность!
Я стремительно несусь за чужаком, но он ускользает. Он узнал,
что хотел.
Его нельзя выпускать отсюда! Это моя территория!
Я врываюсь в Лабиринт. Здесь расположена моя гордость, мое
главное сокровище — Коллекция… В светящемся янтаре навечно застыли Мгновения. Лики тех, кого я привел сюда, в момент, когда я
открыл перед ними величайшую тайну Вселенной. Тех, кто прошел
через Башню.
Это суть, это истинный смысл моей работы. А то, что остается
ТАМ, снаружи, — лишь предварительные эскизы, пачкотня на палитре.
Чужак был здесь, я чувствую его след…
Но поздно. Двери распахнуты, и за ними только чернильная
тьма.
Он сбежал! Он ворвался в мою Башню, видел ее изнутри, нарушил мой покой.
Он осквернил своим присутствием мою сокровищницу, мою
драгоценную Коллекцию!
И так просто ускользнул от меня… Как ему это удалось? Кто он
такой, этот пятый лишний?!
Я запомнил его.
Он вызвал мой интерес. А это значит, что рано или поздно он
тоже станет постояльцем Башни, и волнующее мгновение его Прозрения присоединится к моей блистательной Коллекции…
63

16. Коэффициент интеллекта
Ловлю себя на том, что в Башне царит странная оцепенелая тишина.
Я пробегаю по длинным коридорам, по лестницам и залам…
Везде пусто.
Они тоже сбежали! Каким-то образом все они, постояльцы моей
Башни, сбежали, я остался совершенно один… Совершенно один!
Это ничего, я справлюсь.
Того, что рассказывали мне Фанатик, и Весельчак, и даже эта сумасшедшая Вишневая, будет достаточно.
Я смогу сориентироваться ТАМ.
Мое дело будет продолжено...
«…тогда же стажер Молчанов в одиночку, действуя без санкции
руководства, используя самовольно изъятую аппаратуру Университета, вступил в прямой контакт с подозреваемым Колпиным. Действия его носили безответственный и откровенно провокационный
характер.
Впрочем, нельзя не отметить, что эти действия в конечном итоге помогли установить точное местонахождение гр-нки Нильской,
которая была заперта в подвале жилого дома на Строительной, 16.
Этот подвал Колпин использовал под мастерскую.
Молчанов немедленно отправился по установленному в ходе
контакта адресу и уже оттуда вызвал оперативников и бригаду «скорой помощи».
Нильская в данный момент находится под наблюдением медиков, она сильно истощена, но состояние ее оценивается как удовлетворительное.
Пользуясь терминами самого стажера Молчанова, ему удалось
«взломать» «внутреннюю защиту» гражданина Колпина и, проникнув в его сознание (?!), «сыграть на его собственном поле и по его
правилам».
По моему личному мнению конечный результат является в
большей степени счастливым стечением обстоятельств, чем заслугой
стажера М. Я прошу учитывать это при вынесении окончательного
вердикта по делу.
Подозреваемый Колпин был препровожден в Н-скую областную
спецлечебницу № 154, где находится в данный момент под строгим
надзором. Стажер М. настаивает на повторном эксперименте, но,
64

17. Сергей Игнатьев. Пятый лишний
учитывая все факторы, считаю нужным стажера М. от дальнейшего
расследования отстранить. Дело можно закрывать. Рудокоп».
Тарабанов — Пескову.
Федор Борисович, пересылаю тебе отчет Рудокопа об этом
стажере Молчанове, которым ты интересовался. История получилась та еще! Такого забористого бреда давно не читал. Он там
на пятидесяти страницах высказывается про похищение душ, реинкарнацию, про каких-то шаманов и т.п.
Как по мне, так в лице этого их «пациента» мы имеем дело с
самым заурядным психопатом-выродком. Лучше дали бы мне им
заняться, по старой памяти.
Что до Молчанова — конечно, у парня есть чутье. Изыскания
его выглядят довольно обстоятельно, с фактологическими выкладками, с крепким базисом. Но выводы, да и весь этот его интуитивный метод с фантазиями пополам — ни в какие ворота. Мое мнение — у нас таким не место. Но ты, конечно, сам решай.
Тарабанов.
Песков — Тарабанову.
С отчетами ознакомился. Молчанова с дела снять. Предложить должность в Агентстве, в отделе Костина. К оперативной
работе не допускать. Рудокопу — продолжать наблюдение.
Песков.
1
Комбинезон санитара мне немного великоват, но чтобы добраться до цели — вполне сгодится.
Даже простым карандашом можно творить истинное искусство. Конечно, если он находится в умелых руках. Санитар узнал об
этом не понаслышке.
Я иду по коридору, освещенному лампами дневного света, а в
голове прокручиваю план действий.
Конечно, меня хватятся очень быстро.
65

18. Коэффициент интеллекта
Найдут этого хряка, хотя я постарался замести следы, и для этого пришлось провести почти час в пустой операционной, со скальпелями и анатомической пилой.
Работа на скорую руку, недостойная мастера. Мне даже было
немного стыдно за результат.
Хорошо хоть, что у них нашлось так много пластиковой пленки.
Это добавило искру вдохновения даже в такую быструю халтурку.
Я люблю работать с пластиком. Он универсален, он нивелирует
любую форму. Скрывает ее до поры.
Мне, конечно, придется покинуть город. Некоторое время попетлять по стране, уходя от возможного преследования. Изменить
внешность, изменить имя. Для этого у меня все готово. Целых два
тайника, о существовании которых они не догадываются со всеми
своими ищейками, спецпрепаратами и напичканными электроникой лабораториями.
И никакой умненький мальчик Молчанов им тут не поможет.
Мне надо как можно скорее покинуть город, но жажда творчества сильна.
Вдохновение снова пьянит меня. Оно жжет меня изнутри, я не
в силах противостоять. Перед отъездом я позволю себе небольшой…
нет, не Проект, конечно, а так, легкий эскиз. Вольный росчерк на
память этому Молчанову и остальным.
О, с каким удовольствием я поработал бы с ними! Конечно, материал не особо хорош, но из любви к искусству, исключительно из
любви к искусству…
Но что я слышу?
Наверху вопит сигнализация. Кто-то обнаружил мое отсутствие?
Что за незадача — какой-нибудь припозднившийся лаборант?
Но как он проник в боксы? Доступ туда кому попало не дают. Это с
санитаром мне повезло. Похоже, везение мое имеет свои пределы.
Или нет?!
Нет, мне по-прежнему везет, несомненно.
Я замечаю его первым.
Гремя каблуками по плитке, он быстро спускается по ступеням,
на один лестничный пролет выше меня. Сам идет ко мне в руки, самоуверенный щенок, который решил залезть мне в голову. Тот, кто
осквернил своим вторжением мою Башню.
66

19. Сергей Игнатьев. Пятый лишний
Теперь-то посмотрим — кто кого?!
Я отхожу к лифтам, свет там не горит, и зал тонет в полумраке. У стены стоит кадка, из которой торчит толстая пыльная пальма.
Я застываю за ней, вжавшись в стену, азартно сжимая в пальцах карандаш.
Все, что остается, — это немного подождать.
А потом я узнаю, сколько оттенков таит в себе его кровь.
«…лично присутствовал при кремации. Я даже рад, что все так
разрешилось. Как подумаю о неповоротливости нашей судебной системы, о том, какая шумиха поднялась бы в прессе… Впрочем, это
лирика.
Считаю, Колпин сделал нам большое одолжение, решившись на
побег.
Что касается стажера Молчанова, он не перестает удивлять меня.
Я поинтересовался, что ему понадобилось в клинике в такое позднее
время? Ответ меня ничуть не удивил.
Экспериментатор… Для таких, как он, все запреты и санкции —
это пустой звук!
По моему скромному мнению, его перевод в Агентство — это,
мягко говоря, несколько преждевременное решение. Что ему действительно необходимо, так это дисциплинарное взыскание.
Впрочем, вам видней.
Между тем, надо отдать стажеру должное. Действовал он, несмотря на отсутствие опыта оперативной работы и хотя бы базовой
подготовки, профессионально, что в сложившихся обстоятельствах
удалось бы не каждому.
Он почти не пострадал, если не считать пары царапин и многочисленных синяков.
Поиски Г. Петровского, санитара, дежурившего возле бокса
Колпина и пропавшего в ночь, когда была совершена попытка побега, до сих пор результатов не дали.
Гражданку Нильскую выписывают на днях. Состояние ее хорошее, никаких серьезных физических повреждений зафиксировано
не было. Что же касается перенесенного стресса, то надеюсь, он не
скажется в дальнейшем на психологическом здоровье потерпевшей.
Впрочем, это уже забота медиков.
67

20. Коэффициент интеллекта
По данному делу все. Подробные материалы предоставлю вам
лично в рабочем порядке. Рудокоп».
Тарабанов — Пескову.
Федор Борисович, сегодня Рудокоп сделал подробный устный
доклад по интересующему тебя делу. Разрешилось все, кажется,
благополучно. Что касается Молчанова — он принял наше предложение с энтузиазмом и сегодня был зачислен в отдел Костина.
Посмотрим, как покажет себя, у них там как раз подходящее дело
наметилось.
Рудокоп продолжает вести наблюдение.
Тарабанов.
— Ольга, как вы себя чувствуете?
— Хорошо, спасибо.
— Может быть, подвезти вас?
— Спасибо, я возьму такси.
У самого лицо мертвецки бледное, глаза красные от недосыпа,
нижняя губа разбита и скула залеплена пластырем, руки подрагивают, и он прячет их в карманах плаща. И все равно продолжает строить из себя рыцаря. Хороший парень. Мне встречалось мало таких.
— Если вам надо будет поговорить с кем-то или…
— Да, я знаю. У меня есть ваш номер.
— Молчанов! — кричат ему от дверей.
По ступеням спускаются типы в официальных костюмах, при
галстуках, машут ему. У двоих поверх костюмов накинуты белые халаты.
Я не могу спокойно смотреть на них. За прошедшие дни эти галстуки и белые халаты не оставляли меня в покое. В перерывах между
утомительными расспросами они надоедали своим деликатным, настойчиво ласковым обхождением или просто маячили на периферии зрения, всегда готовые появиться по первому зову. Может, все
это и было в соответствии с их мудреными инструкциями, и все они
делали правильно. Действительно, предшествовавший моему освобождению кошмар как-то поблек, отошел на второй план… Но как
же они замучили меня!
68

21. Сергей Игнатьев. Пятый лишний
Мне надо просто остаться одной. Побыть наедине с собой.
И даже Молчанову со всем его мальчишеским рыцарством этого не
понять.
— Так, — говорит Молчанов, в ответ машет рукой людям в костюмах. — Похоже, меня сейчас будут препарировать…
Он ловит мой взгляд, и на бледных щеках выступают красные
пятна. Сам понимает, что шутка вышла двусмысленной.
Помрачнев, он лепечет что-то извинительное.
Боится, что напомнил мне о Кате и сейчас я опять устрою истерику.
Напрасно. Все это ушло. Такое не забывается, конечно… Но сейчас этого как будто нет. Задвинуто в дальний ящик стола глубоко и
надолго. Хорошо бы — навсегда.
Чтобы снять неловкость, я улыбаюсь.
— Может… я могу сам позвонить вам? — спрашивает он. — Убедиться, что все в порядке?
— Конечно.
Его снова зовут.
— Ну… до свидания, Ольга, — говорит он, протягивая мне ладонь.
— До свидания.
Он быстрой походкой направляется к своему начальству, людям
с печатями вечного недовольства на лицах, а я иду вдоль по улице,
чтобы поймать такси. Ярко светит солнце. Молодые люди провожают меня глазами.
Я по-прежнему выгляжу неплохо, а весна наконец-то вступила
в свои права.
У тротуара тормозит джип. Водитель, загорелый блондин, будто
сошедший с глянцевой журнальной страницы, улыбается мне своей самой очаровательной улыбкой. Я называю ему адрес и сумму,
он с готовностью кивает, я сажусь в машину, захлопываю за собой
дверцу.
Покручивая руль, водитель так и косится на меня в зеркало заднего вида.
— Прекрасная погода! — говорит он.
Я киваю.
Джип вливается в поток машин, впереди мигает красный сигнал светофора. Водитель говорит:
69

22. Коэффициент интеллекта
— Извините, если мой вопрос покажется нескромным… Если вы
не спешите, конечно… Вы не согласитесь выпить со мной по чашке
кофе?
Это как озарение. Мысль, которая настойчиво крутилась в голове с самого утра, наконец превращается в готовое решение.
— Давайте, — я улыбаюсь.
Водитель принимает улыбку на свой счет, и лицо его сияет.
— Я знаю хорошее место, — говорю я. — Кафе «Вернисаж», зна­
ете?
— Конечно! — быстро говорит водитель. — Это у реки, там, где
выставки проводят? И рынок, где всякие товары для художников
продаются? Хорошее место… Кстати, меня зовут…
Я киваю, почти не слушая.
Крепкий кофе мне сейчас действительно не повредит.
К тому же первое, что мне понадобится для будущего Проекта, — это хороший мастихин.
70

23. Максим Тихомиров
Межсезонье
На десятый день моего второго рождения папа с мамой подарили мне котенка.
Я назвал его Васькой. А что? По-моему, нормальное кошачье
имя.
День моего второго рождения всегда совпадает с началом весны.
Вообще-то это не только мой праздник, а наш общий, семейный, но
раз уж я в семье самый младший, то поздравляют каждый раз меня
одного. Ну, я не против. Тем более что мой настоящий день рождения приходится на середину зимы, и его никак не отметить, потому
что зимой мы спим.
Я как раз только проснулся в тот день и поэтому был еще не совсем в себе — вялый и сонный, и вдруг раз — и папа тут как тут, а на
руках у него сидит самый настоящий котенок и круглыми глазенками хлопает.
— Ух ты! — сказал я. Сон как рукой сняло, в голове сразу стало
ясно и звонко, а тело было еще ватное спросонья и очень-очень холодное. Я протянул к котенку руки, и движение вышло медленныммедленным, как всегда бывает после зимнего сна.
Зимой мы спим долго-долго, и снится нам странное. После весеннего пробуждения сны долго еще не отпускают, и я часто ощущаю себя десятиногим механическим пауком, который ползает по
нашему насквозь промерзшему небесному дому изнутри и снаружи,
и в черном-пречерном небе над головой день и ночь висят звезды,
солнце маленькое и холодное, а океан внизу сплошь покрыт льдом.
После пробуждения мне еще несколько дней сложно ходить —
все время не хватает ног, я то и дело оступаюсь, и постоянно кружится голова. Необходимость перемещаться только по полу раздражает. Когда я был поменьше, каждую весну начинал с того, что
пытался привычно пробежать по стенам и потолку, но только наби154

24. Максим Тихомиров. Межсезонье
вал шишки и обижался невесть на кого. Родителей это расстраивало,
и я научился не скучать по сновидениям, в которых был и сильнее, и
ловчее себя настоящего.
Котенок перебрался мне на ладонь, и я почувствовал, какие у
него острые коготочки. Он дрожал всем телом — наверное, замерз,
потому что дом еще не прогрелся как следует после зимы, да и сам я
еще как следует не оттаял. Я погладил котенка по спине, и он громко
замурлыкал.
— Доброе утро, сынок, — сказал папа. — С днем рождения. Это
тебе подарок от нас с мамой. Получил вчера посылку с Земли.
— Доброе утро, — ответил я. — Спасибо! Он классный! Можно, я
назову его Васькой?
— Конечно, можно, — сказал папа, и мы втроем с Васькой отправились будить маму.
Мама котенку не удивилась, но очень расчувствовалась, глядя,
как мы с ним играем в догонялки. Ресницы у нее были мокрые, но
она улыбалась и говорила, что это растаявший иней виноват.
Конечно же, мы ей поверили. Потом мама приготовила завтрак,
и мы сели за стол все вместе — в первый раз в этом году. Ели торт, а
Васька перепачкался кремом и очень нас рассмешил.
— Нравится? — спросила мама, и я ответил, что да, очень нравится.
И в самом деле: разве котята могут не нравиться? Даже если видишь их воочию впервые в жизни.
Я знаю, что дарить живых существ, пусть даже и на день рождения, — это не очень хорошо. Папа и сам мне говорил это раньше,
когда я просил у них с мамой рыбок, пони, а потом еще и карликового лемура-кусаку с Тирамису. Папа повторял это снова и снова,
стоило мне лишь заикнуться об этом, и в конце концов я проникся,
хоть и был тогда маленьким — мне как раз семь должно было исполниться. Папа остался доволен, сказал, что я молодец, и снова вернулся к своей работе.
Весь первый день я забавлялся с котенком, и весь следующий
день, и долго еще потом. Ночами — нормальными весенними ночами, которые измеряются часами, а не годами, как зимой, — котенок
спал у меня на подушке, свернувшись клубочком. Родители, видя,
как мне понравился их подарок, не уставали умиляться.
155

25. Коэффициент интеллекта
***
Однажды вечером, засыпая, я нечаянно подслушал, как папа
говорил маме, что он бы с радостью подарил мне всех тех животных, которых я у них клянчил, если бы была возможность, — но
возможности-то такой нет и не будет еще долго, а вероятно, уже никогда и не будет. Мама тогда расплакалась, и папа бросился ее утешать и тоже плакал, и я решил больше никогда не просить у них таких подарков, потому что очень их люблю и не могу видеть, как они
из-за меня плачут, даже если и думают, что я не вижу. И даже если я
не увижу, все равно не хочу их расстраивать, ведь тогда мне придется
притворяться, что я не знаю, а им — что они не расстроились, а это
уже будет неправда и неправильно...
Но это все потом уже было, позже.
Кстати, котенка я у них и не просил. А может быть, просил в
том возрасте, когда все дети выпрашивают котят у своих родителей,
а родители с ужасом себе представляют, как милый пушистик точит
коготки о мебель, роняет с подоконника цветочные горшки и писает на ковер в гостиной. И как они потом мучаются с ним всю жизнь,
когда ребенку через пару дней наскучит новая игрушка, а потом хоронят в коробке из-под обуви на заднем дворе.
Все это я в книжке одной прочитал. Книжка была веселая, жаль
только, ни названия, ни автора я сразу не запомнил, а через год корабельная библиотека обнулилась во время зимнего энергоголода, и
читать стало нечего, так что теперь и не вспомнишь уже. Ну да и
ладно. Тем более теперь я и сам умею истории сочинять. Только их
никто, кроме Тима и Лапочки, не слушает. Ну и подумаешь.
Ничего из тех забавных ужасов, что должны были свалиться на
приютившую котенка семью, нам не грозило. Мебель у нас была
металлопластовая, очень функциональная и антивандальная, цветы
погибли, когда вышла из строя система кондиционирования, ковра
в гостиной отродясь не бывало по соображениям пожаробезопасности, обувь из синтезатора выскакивала без всяких там коробок, а
заднего двора на кораблях не предусмотрено.
Кроме того, ближайший котенок находится в десятке парсеков
от нас — вместе с лемуром-кусакой, рыбками и пони. Линия доставки органику пропускать сквозь себя без разложения на составляющие элементы так и не научилась, синтезатор на сборку котят из
156

26. Максим Тихомиров. Межсезонье
атомарной пыли никто не программировал, а регулярное сообщение с Андромахой после Трехдневной войны наладить не смогли —
так что родители могли как будто бы спать себе спокойно.
Ан нет.
Вот он, котенок, — расхаживает по палубе, смешно переступая
мягкими лапками, трется всем об ноги и довольно мурчит. Серый
полосатик того оттенка шерсти, который называют обычно диким.
Зеленоглазый и очень ласковый. Супер просто.
И родители — вот они: стоят, обнявшись, как голубки, и с умилением наблюдают, как я вожусь с нежданно-негаданно свалившимся
на меня счастьем. Никогда даже и не мечтал о котенке — и вот на
тебе.
И что теперь с ним делать, ума не приложу. Но родителям своего
недоумения не показываю. Тем более что котенок и правда славный:
с ниточкой играет, палец когтит и умывается лапкой очень трогательно — совсем как в книге было написано.
Про царапины, кстати, в книге толком написано не было — или
было, да я забыл. А царапины — это больно. Правда, еще и красиво —
когда кровь бусинками на коже выступает. А вот когда мама их йодом смазывает — совсем неприятно, но быстро проходит. И забывается быстро. Так что еще к концу первого дня руки у меня до локтей
были в сеточку из корост и полосок от йода. В конце концов мама
махнула рукой, йод убрала, а вслух сказала, что все равно заразы-то
на когтях никакой и нет, на что в ответ папа почему-то толкнул ее
локтем — так, чтоб я не видел, — и сделал на секунду страшное лицо
со смешно вытаращенными глазами, и прошептал что-то неслышно
совсем, а я в отражении в полированной панели прочитать по губам
не успел. Ну и ладно.
Когда я спросил, как папе удалось раздобыть котенка, он тут же
хлопнул себя по лбу и бодро поведал, что совершенно забыл мне рассказать, что его прислали по заказу через линию доставки, которая,
оказывается, сильно усовершенствовалась за то время, что мы находимся на Андромахе. То есть за всю мою жизнь, потому что ничего, кроме Андромахи, я не помню. А та пара месяцев, пока папа с
мамой добирались до нее от внешних кометных колец системы, а
я, совсем еще маленький, месяц от роду, лежал в гибернационной
157

27. Коэффициент интеллекта
люльке, чтобы не погибнуть от перегрузок, — эти месяцы не в счет,
потому что их и мама-то с папой едва помнят.
На вопрос о том, как именно усовершенствовалась линия доставки, папа ответил очень честно, без тени вранья в глазах. Он долго
и убедительно расписывал подвиг земных ученых, которые все эти
годы не покладая рук ставили бесконечные эксперименты, пытаясь
передать по струнам сначала молекулы органических соединений,
потом — отдельные клетки, ткани, органы, которые немедленно
пересаживались подопытным животным и преспокойно работали
себе дальше, словно их не разрывало безжалостно в передатчике на
атомарную пыль, не размазывало субатомную взвесь равномерным
слоем волнового фронта по многомерности свернутого в струны
континуума и не собирало из ничего в приемной камере линии доставки.
Потом, рассказывал папа, очередь дошла и до живых организмов. Простейшие одноклеточные, потом колониальные животные,
за ними — ланцетники и черви. Все живы-здоровы. Животные с экзоскелетом долгое время выворачивались наизнанку, пока ученые не
догадались тщательнее прописывать протокол сборки, и многострадальные дрозофилы и тараканы начали самостоятельно разлетатьсяразбегаться по темным углам на выходе из струны. Тритоны и лягушки. Ящерки-гекконы и змеи. Канарейки. Мыши и крысы, белые,
с красными глазами. Теперь вот — котята.
А рыбы, спросил я? Тут папа понял, что несколько перестарался
с подробностями, и очень честно соврал, что с рыбами эксперименты все еще в процессе разработки («ну, понимаешь, сын, у них же
там чешуя… жабры, все непросто!»), но ученые надеются на успех
миссии. Папа сказал, что совершенно уверен — в ближайшее время
линию усовершенствуют и смогут вытащить нас прямо через нее, не
присылая за нами корабля (тут я с сомнением покосился на приемный лоток, который был не больше пресловутой коробки для обуви,
но промолчал). Но пока, к сожалению, линия все еще неспособна
передавать существ крупнее кролика... ну, или котенка. А потому в
ближайшее время появления на борту пони или лемура-кусаки не
предвидится, и чтобы я не очень на этот счет обнадеживался.
Я сказал, что все понял, и не стал напоминать папе, что лемуркусака вообще-то размером куда меньше того же котенка и что вся
приемная аппаратура связи обесточена уже много лет... расстроит158

28. Максим Тихомиров. Межсезонье
ся еще, чего доброго. Врать он все-таки не умеет, хотя знать ему об
этом не обязательно.
«Все-таки врать я не умею», — говорил отец маме вечером, будто
оправдываясь. Вид у него был растерянный и виноватый. Мама утешала его, как могла. «Ростик, кажется, поверил», — с надеждой втолковывала она папе, а тот с готовностью соглашался, но лишь для того,
чтобы через минуту снова усомниться в своих лицедейских способностях, и все начиналось сначала. Я подсматривал за ними через камеры внутреннего обзора до тех пор, пока они не стали утешать друг
друга очень уж всерьез, а потом отключил подслеповатые экраны.
Все-таки не все вещи о своих родителях детям нужно знать.
Котенок, свернувшись клубочком, спал у меня на коленях, чуть
слышно урча во сне.
Когда я погладил его, он потянулся всем телом, не просыпаясь,
выпустил и снова втянул когти, а потом смешно-смешно сморщил
мордочку, словно прищуривался. Я погладил его мягкую-мягкую
шерстку, почесал животик. Потом аккуратно переложил котенка с
колен на сиденье и отправился на поиски ножа и отвертки.
Котенок проснулся, когда я развернул его из клубка и перевернул на спину. Думал, что я с ним играю, и стал ловить в ког­ истые
т
лапки руку с ножом.
Лезвие было очень острым — атомарная заточка, не иначе. Полосатая шкурка на животике разошлась сразу, и края разреза получились ровными, как от скальпеля.
Крови не было.
С помощью отвертки я снял упругую панель и принялся задумчиво рассматривать открывшиеся мне внутренности котенка.
Больше всего они были похожи на паутину нитей пульсирующего
света, который тек сквозь тончайшие оптоволоконные проводники.
В этой паутине жили своей странной жизнью крошечные детали
сверхсложного механизма. Микромоторчики едва слышно жужжали, приводя в движение тяги и рычаги, и в такт их движениями
котенок все так же весело перебирал в воздухе лапками, впускал и
выпускал коготки, потягивался и жмурился, шевелил усами и круг­
лыми ушками, и глазки его смотрели на меня по-прежнему живо
и озорно. Где-то в глубине механизма часто-часто тукало сердечко
159

29. Коэффициент интеллекта
реактора, и слаженная работа механизмов производила умиротворяющий суммарный ритмический гул, который легко можно было
принять за мурлыкание.
Я снова взялся за отвертку и тщательно привернул панель на
место, спрятав за прозрачным пластиком ложь, обман и разочарование. Обильно полил все универсальным клеем и стянул поплотнее
края разреза. Потом распушил шерстку — и клянусь, уже даже сам я
не нашел бы следов взлома и проникновения.
Васька совершенно невозмутимо умылся и причесал шкурку
лапкой. А потом мы с ним до утра играли с ниточкой и учились пользоваться горшком.
Для сверхсложной самообучающейся машины Васька оказался
редкостной бестолочью. Хотя, возможно, что это был именно запланированный программный баг — для большей естественности воспитательного процесса.
Ведь так гораздо интереснее.
«Спасибо, папа», — подумал я, засыпая перед рассветом. Котенок спал у меня под одеялом, вздрагивая во сне, словно бежал
куда-то.
«Расти большой, сынок», — почудилось мне в ответ, и я уснул.
Мне снова приснились механические пауки, звезды, лед и далекое солнце.
Да, точно, это был сон.
Мой папа по специальности робототехник. До катастрофы он
обслуживал пустотных робошахтеров на рудниках кометного пояса,
а чем он занимается здесь — ну, помимо того, что чинит все подряд, — я не знаю.
Как-то я тоже починил последний на борту силовой экзоскелет,
но папа об этом узнал, экзоскелет отобрал и строго-настрого запретил его включать без разрешения.
— А я-то все никак понять не мог, что у нас за утечка из накопителей, — рассказывал папа маме. — Зимы все длиннее, каждый
эрг на счету — а у нас утечка! И что ты думаешь? Наш пострел «силача» оживил. Сам, представляешь! Я ему, конечно, запретил впредь
им пользоваться, и он пообещал — но ты чувствуешь, каков гусь?
Головас­ ый растет парень! Нам с тобой гордиться впору. Как, как он
т
160

30. Максим Тихомиров. Межсезонье
сообразил цепи пережженные восстановить? Я посмотрел — там все
на клее и ленте-липучке, но ведь работает же! Я его этому не учил.
Он, конечно, ребенок, Маша, но в такие моменты я собственного
сына, если честно, побаиваюсь.
— Не переживай, любимый, — улыбнулась мама и обняла папу.
А потом долго объясняла ему что-то насчет восприимчивости детского сознания и способности к самообучению даже в летаргии,
когда активны только глубинные структуры мозга и работают одни
животные инстинкты, но тут уж я ровным счетом ничего не понял, а
потому и заморачиваться не стал. Потом разберусь, когда вырасту.
Пока библиотека не погибла, я ведь перечитал в ней все, что мог.
Кое-что не понял — но это же ведь не значит, что ничего не запомнил.
Время от времени знания, лежащие до поры в памяти без надобности, вдруг пригождаются. Не знаю, чему уж папа так удивляется.
Не включать больше «силача» я папе, конечно же, пообещал.
А потом, конечно же, обещание нарушил, но стал делать умнее —
приделал к экзо найденную в трюме сломанную панель солнечных
батарей, на которую папа когда-то рукой махнул, а я взял и починил, и оставлял механический скелет подолгу загорать снаружи на
солнышке, которое светило с каждым днем все ярче и все быстрее
заряжало его аккумуляторы. И играл — в разные игры. Сам с собой
играл, потому что, кроме Тима и Лапочки, которые, если разобраться, не друзья, а очень даже враги, других друзей у меня нет — на всей
Андромахе людей осталось только трое: я, папа и мама.
Теперь у меня появился котенок, и весь оставшийся до встречи
с врагами месяц я посвятил играм с ним.
Но этот месяц прошел, и наступило время для войны.
Тима и Лапочку я услышал задолго до того, как их остров появился на горизонте. Я предупредил родителей, что иду на прогулку.
— Оденься теплее, — рассеянно сказала мама, не отрываясь от
планшета, на котором формулы и диаграммы жили своей жизнью,
подчиняясь легким касаниям маминых пальцев. Папа только буркнул что-то, соглашаясь с ней.
— Конечно, ма, — ответил я, надевая защитный костюм на голое
тело.
Когда я вошел в шлюз, сквозь затягивающийся проем в мембране люка за мной следом прошмыгнул Васька и принялся гордо
расхаживать, подняв хвост трубой. Я коснулся сенсора, и наружная
161

31. Коэффициент интеллекта
мембрана лопнула, впустив внутрь атмосферу Андромахи. Молекулярные фильтры в костюме все еще работали исправно, выделяя из
слагающих ее газов те, что были нужны человеку для дыхания, а потом превращая их в обычный земной воздух.
За Ваську я не беспокоился — ему-то воздух точно был не нужен.
Обгоняя меня, полосатый разбойник умчался в темноту корабельных коридоров. Я зажег налобный фонарь и отправился в командную рубку.
Питание в оптические усилители рубки не подавалось давнымдавно, а батареи автономных блоков папа приспособил для обогрева
оранжереи еще раньше — когда зимы были короче и растениям удавалось перезимовать. Потом растения все равно погибли, и аккумуляторы пригодились в другом месте. Горизонт с тех пор приходилось
рассматривать в старинный линзовый бинокль — чистейшей воды
оптика, не вру! Я раскопал его в обломках расстрелянного вельбота на шлюпочной палубе в комплекте для выживания и время от
времени поднимался с ним на мостик, играя в капитана. Родители
ничего не имели против — оружейные консоли были давно мертвы,
а панели навигации папа заблокировал и опечатал самолично, взяв с
меня честное-пречестное слово никогда не пытаться их оживить.
Слово я дал. Это же ведь только слово.
Остров, у берегов которого в подогретых теплыми источниками
водах зимовали вместе со своей семьей Тим и Лапочка, еще не был
виден даже в бинокль.
— Привет! Привет, враг! — радостно закричали голоса в моей голове. — С возвращением!
Змеев пока не было видно даже в бинокль. «Привет!» — подумал
я, зная, что они слышат мои мысли так же хорошо, как я их собственные. В ответ пришли волны кровожадного восторга, и я послал
врагам в ответ образ улыбки. Улыбку змеи воспринимали как оскал,
знак угрозы, даже чувствуя сопутствующие ей радость и доброжелательность. Меня это всегда веселило.
Я соскучился по своим врагам, а они соскучились по мне.
Волны были свинцово-серыми и слегка маслянистыми. Они
тяжело ворочались внизу, словно спины огромных животных, бок
162

32. Максим Тихомиров. Межсезонье
о бок стремящихся невесть куда. Среди волн во множестве белели
льдины — океан вскрылся совсем недавно.
Здесь, в беспокойных приэкваториальных широтах Андромахи,
воздушные течения волновали поверхность океана, а океанские закручивали атмосферу в бесконечные кольцевые вихри, в одном из
которых вот уже много лет кружил вокруг планеты наш плененный
небом корабль.
Раз в сотню земных лет Андромаха, увлекаемая Гектором в его
величавом беге по эксцентрической орбите, примерно на полтора
земных года оказывается в зоне жизни. Весной и осенью условия на
ней можно назвать даже комфортными — в сравнении с остальными сезонами.
Зимой панцирь льда сковывает океан, а замерзшая атмосфера
присыпает лед многометровым слоем пушистого снега. Летом океан
кипит, наполняя атмосферу ядом своих испарений. Так что бури весеннего и осеннего межсезонья — сущее благо для немногих живых
существ, оставшихся на планете.
Осенью и весной, которые длятся в сумме около земного года,
мы бодрствуем, живя по-настоящему. Долгой-предолгой зимой и
коротким, но безумно жарким летом — спим, проводя во сне без
малого сотню стандартных лет, пока Гектор и Андромаха совершают оборот вокруг солнца по своей вытянутой орбите, еще сильнее
исказившейся после давней катастрофы.
При каждом прохождении вблизи солнца гигант, орбита которого перестала быть стабильной после потрясших систему гравитационных возмущений, теряет часть атмосферы — ее отнимает
распоясавшееся светило. Каждый раз Гектор подходит к звезде все
ближе, теряя все больше массы, — и все слабее удерживает на гравитационной привязи спутник, ставший нам домом.
В ожидании врагов я смотрел на волны, которые сейчас были гораздо ближе, чем я помнил по прошлой осени. Накопители левитров
неуклонно истощались, несмотря на все старания папы восполнять
запас энергии за короткие месяцы, когда излучения солнца хватало на то, чтобы потрепанные панели солнечных батарей работали с
полной отдачей.
Авиабаза постепенно опускалась, вращаясь вокруг Андромахи
по все более снижающейся спирали.
163

33. Коэффициент интеллекта
Когда-нибудь, если нас не спасут раньше, она коснется ядовитых вод океана.
Но сейчас меня это занимало мало, а не пугало и вовсе.
Я думал о другом. Мысли мои витали далеко в прошлом. Во времени, когда я только еще родился.
Тысячу лет назад.
Десять лет назад — по субъективному времени нашей семьи,
хотя я об этом помнить, конечно же, ничего не могу, — в миллионе
миль от здешнего солнца вдруг открылись дремавшие до той поры
подпространственные туннели и, лопаясь от перенапряжения, извергли в околосолнечное пространство полтора десятка газовых гигантов, мгновенно слившихся со светилом в вихревой аккреции.
Что за неведомая враждебная сила сотворила это, только ли в
системе Андромахи или повсюду в населенных областях Галактики, — так и осталось неизвестным.
Солнце Андромахи в одночасье проснулось от миллиардолетней дремы и рывком расширило радиус своей фотосферы на целую
астроединицу.
Такого выкрутаса от спокойного древнего желтого карлика не
ожидал никто. Нестабильность в процессах, идущих внутри звезды,
нарастала. Все расы, занимавшиеся освоением системы взбесившейся звезды, начали спешную эвакуацию. Счет пошел на часы.
У населявших систему людей, мовисов, риконтов и атакелтиков
была здесь лишь сотня-другая пустотных городов, рудников, лабораторий и заводов. Периметр системы стерег от набегов рейдеровпустотников и ударных соединений кочевников-госсиртаков объединенный космофлот Содружественного Четырехлистника.
Когда выяснилось, что из восемнадцати туннелей-струн, связывающих систему Андромахи с густонаселенными мирами Центральной зоны, семнадцать во время катаклизма лопнули от перенапряжения, а единственный уцелевший нестабилен, среди населения
системы началась паника.
Объединенный космофлот перестал существовать после первых
известий о беспорядках у транспортных порталов.
164

34. Максим Тихомиров. Межсезонье
У входа в туннель и начался хаос не регулируемой никем спонтанной эвакуации, всеобщего бегства, вылившегося в безумие Трехдневной войны, которое охватило всю звездную систему.
Силы объединенного космофлота распались на враждующие
монорасовые соединения, стоило произойти первому инциденту на
входе в портал туннеля. Что это был за инцидент, нам, пленникам
Андромахи, осталось неизвестно.
Три дня длилась война. Три дня последний портал переходил из
рук в щупальца, лапы и плавники. Три дня превращались в радиоактивный пар и оплавленные осколки гражданские и военные корабли
по всему внутреннему пространству системы.
Потом все кончилось. Не осталось никого. Все ушли сквозь портал — или погибли, пытаясь это сделать. Все, кроме считаных единиц,
волею судеб заброшенных в дальние уголки системы и не сумевших
добраться до туннеля за время, пока нестабильность его не достигла
критического значения.
Папа и мама, инженеры, обслуживающие добывающий комплекс в кометном поясе системы. Родители Тима и Лапочки, забытые при эвакуации в кластерном поселении высоко над плоскостью
эклиптики. Возможно, кто-то еще.
Внутренние планеты системы были поглощены фотосферой
разбушевавшейся звезды. Внешние были непригодными для высадки газовыми гигантами. Андромаха, планета земной группы, бывшая спутником газового гиганта Гектора, который вращался вокруг
своего солнца по нестабильной эксцентрической орбите, едва не
касаясь короны солнца в периастрии и уходя на четыре миллиарда миль в афелии, оказалась единственным пригодным для высадки
планетным телом.
Бескрайний океан Андромахи, воды которого лишь кое-где прорывались голыми спинами каменистых островов, приютил семейство атакелтиков, выходцев с водного мира. Нам досталась брошенная авиабаза в небесах экваториальных широт, накопители левитров
которой были полны под завязку и еще долго могли удерживать наш
новый дом над смертоносными водами бескрайнего моря.
Портал последнего туннеля свернулся, надолго — или навсегда —
отрезав систему от остальной Вселенной.
Потянулись долгие годы ожидания.
165