Проект Фонда содействию сохранения культурного наследия "Русский Авангард" "Презентации книг классиков урбанистики"

2. Карта ОГЛАВЛЕНИЕ THE CITY SHAPED – ПЕРВАЯ КНИГА В СЕРИИ. ВТОРАЯ КНИГА В СЕРИИ – THE CITY ASSEMBLED THE CITY ASSEMBLED - основные идеи второй книги серии (подробнее см. презентацию по книге The City Assembled ) . БИОГРАФИЯ БИБЛИОГРАФИЯ ОСНОВНЫЕ СЮЖЕТЫ: ОРГАНИЧЕСКАЯ ФОРМА ГОРОДА РЕШЕТКА ГОРОДА-СХЕМЫ ВЕЛИКИЙ СТИЛЬ ЛИНИЯ ГОРИЗОНТА

3. Оглавление nav Введение ГОРОД КАК АРТЕФАКТ Вводная часть Заметки о методе Периоды и категории ГОРОД В ИСТОРИИ Городские циклы Происхождение городов Ранняя городская форма ЧТО ЕСТЬ ГОРОД? 1. «Органические» паттерны СПЛАНИРОВАННЫЕ И НЕСПЛАНИРОВАННЫЕ ГОРОДА СОСУЩЕСТВОВАНИЕ И КОПИРОВАНИЕ ЭВОЛЮЦИЯ «ОРГАНИЧЕСКИХ» ПАТТЕРНОВ Города как организмы Роль топографии Распределение земли Синоэцизм Закон и социальный порядок ПРЯМАЯ И КРИВАЯ: АЛЬТЕРНАТИВЫ ПРОЕКТИРОВАНИЯ Происхождение спланированной живописности Парадигма Города Сада Сохранение и урок истории МОДЕРНИЗМ И СПЛАНИРОВАННАЯ ЖИВОПИСНОСТЬ 2. Решетка ПРЕАМБУЛА Природа прямолинейного планирования Решетка и политики «Лучший порядок» или рутина ИСТОРИЧЕСКИЙ ОБЗОР Решетка в древнем мире Новые города в средние века Ренессанс в Европе Переход в Америку ВЫКЛАДЫВАНИЕ РЕШЕТКИ На месте Исследователи и теоретики Планировщик города как художник СИСТЕМА КООРДИНАТ ГОРОДА И ДЕРЕВНИ Деревенские решетки Решетчатые распространения ЗАМКНУТАЯ РЕШЕТКА: СТРУКТУРА, АКЦЕНТ, И ОТКРЫТЫЕ ПРОСТРАНСТВА Огороженная структура Уличные ритмы Распространение площадей Блоковая организация РЕШЕТКА В 20 ВЕКЕ

4. Оглавление ( ПРОДОЛЖЕНИЕ ) nav 3. Город как схема КРУГИ И МНОГОУГОЛЬНИКИ Аркосанти и Пальманова Утопии и идеальные города СПЕЦИАЛИЗИРОВАННЫЕ СРЕДЫ Проектирование регламентации Священные города ПОЛИТИЧЕСКАЯ СХЕМА Линейные системы Централизованные системы Пример Сфорцинды ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ДИАГРАММА Логика защиты Трафик и радиальная концентрация СВЕТСКАЯ/СОЦИАЛИСТСКАЯ ДИАГРАММА Космос рабочих, криминала и студентов Реформирование городского общества Планета и внешнее пространство 4. Великий стиль ВВОДНАЯ ЧАСТЬ ИСТОРИЧЕСКИЙ ОБЗОР Античность Европейское барокко Великий стиль за пределами Италии ПЛАНИРОВАНИЕ В ВЕЛИКОМ СТИЛЕ Топография Великий стиль как театр Великий стиль и ландшафтное проектирование Проектирование высот ЭЛЕМЕНТЫ «БАРОККО» Прямая улица Диагональ в стиле «барокко» Тривиум и Поливиум Бульвары и авеню Единообразие и непрерывный фасад Вариативность в единстве Перспектива Ориентиры и монументы Церемониальная ось ПОСТМОДЕРНОВЫЙ БАРОККО 5. Городская линия горизонта ВВЕДЕНИЕ Публичный и приватный горизонт Изображенный горизонт СВОЙСТВА ГОРИЗОНТА Священные высоты Достопримечательности мирского города ПРОЕКТИРОВАНИЕ ГОРИЗОНТА Некоторые принципы Цвет и свет СОВРЕМЕННЫЙ ГОРИЗОНТ Придумывание Stadtkrone Город небоскребов Башни из стекла «И остановились они, чтобы построить город»

6. Формирование позиции Историк архитектуры Социальный историк Раскрывает исторический процесс, не раскрывает физическую форму Архитектор, проектировщик Упор на форму, игнорирование социального процесса Историк архитектуры (по Костофу) Совмещение подходов. Должен исследовать культурное содержание возникновения артефакта nav

7. ВВЕДЕНИЕ nav Cities are amalgams of buildings and people. They are inhabited settings from which daily rituals – the mundane and extraordinary, the random and the staged – derive their validity. In the urban artifact and its mutations are condensed continuities of time and place. The city is the ultimate memorial of our struggles and glories: it is where the pride of the past is set on display. Sometimes cities are laid out by fiat , as perfect shapes and for premeditated ends. They may aim to reflect a cosmic rule or an ideal society, be cast as a machine of war, or have no higher purpose than to generate profit for the founder. A myth of propitiousness and high density may come to surround the act of founding. Or this act may be nothing more than a routinized and repetitive event. But whether born under divine guidance or the speculative urge, the pattern will dry up, and even die, unless the people forge within it a special, self-sustaining life that can survive adversity and the turns of fortune. Города это смесь зданий и людей. Это населенные поселения, где совершаются ежедневные ритуалы – простые и необычные, случайные и многоэтапные. В городском артефакте и его мутациях сконденсированы непрерывности времени и места. Город это предельный монумент нашей борьбы и славы: где гордость прошлого выставлена напоказ. Иногда города закладываются постановлением, как идеальные формы, и с осознанным намерением. Они могут стремиться отразить космическое правило или идеальное общество, быть образцом, как машина войны, или не иметь более высокой цели, чем создавать доход для создателя. Миф благосклонности и высокого предназначения может окружать акт создания. Или этот акт может быть рутинным и повторяющимся элементом. Но рожденный тем или иным способом, паттерн будет высыхать, и даже умирать, если только люди не наполнят его особой, самоподдерживающейся жизнью, которая может выдержать бедствия и повороты судьбы.

8. ГОРОД КАК АРТЕФАКТ nav This book is an architectural historian’s attempt to make accessible, to architects, urban designers, and the general public, the universal experience of making cities. It is about urban form and urban process. More specifically, it is a discussion of some patterns and elements of urban form seen in a historical perspective. What concerns me has to do with how and why cities took the shape they did. Which is to say that I am not engaged with form in the abstract, or with form studied for its behavior possibilities, but with form as a receptacle of meaning. And architectural meaning is ultimately logged in history, in cultural contexts. Эта книга – попытка историка архитектуры сделать понятным для архитекторов, городских проектировщиков и широкой публики всесторонний опыт создания городов. Она о городской форме и процессе. Более точно, это обсуждение некоторых паттернов и элементов городской формы в исторической перспективе. То, что меня волнует, относится к тому, как и почему города приняли ту форму, которую приняли. Надо сказать, меня не интересует форма сама по себе, или форма, исследованная с точки зрения возможностей поведения, а форма, как хранилище значений. А архитектурное значение, в конце концов, всегда заключено в истории, в культурных контекстах.

9. ГОРОД КАК АРТЕФАКТ nav I remember that when I was asked to take part in an urban design seminar in Siena several years ago, the common perception of this much admired city-form was that it developed spontaneously, filling and solidifying the shapes of its natural site. The landscape of the medieval Siena was seen as testimony against those forceful designs imposed by planners and politicians in defiance of the dictates of topography and the comfortable rhythms of the townfolk. Even people who ought to have known reinforced this impressionistic reading of the great Tuscan hilltown. Lewis Mumford, for example, singled her out as proof of “the esthetic and engineering superiority of an organic plan”. Я помню, что когда меня попросили принять участие в семинаре по городскому проектированию в Сиене несколько лет назад, всеобщее восприятие этой любимой многими городской формы было, что она развилась спонтанно, заполняя и застывая в формах своего естественного места. Ландшафт средневековой Сиены рассматривался как доказательство против тех могущественных проектов, предлагаемых планировщиками и политиками с вызовом диктату топографии и комфортным ритмам горожан. Даже люди, которые должны были знать лучше эту ситуацию, укрепили это субъективное понимание великого Тосканского города. Льюис Мамфорд, например, выделил его как доказательство «эстетического и инженерного превосходства органического плана».

10. ГОРОД КАК АРТЕФАКТ nav But I was not at all surprised to discover, as I looked into the historical circumstances of Siena’s origin and growth, that she was coerced to take that shape, that her city-form was one of the most highly regimented designs of medieval urbanism ( 70 ). I am not surprised, because over the years I have witnessed numerous instances of false “reading” of past architecture, and have become settled in my mind that form, in itself, is very lamely informative of intention. We “read” form correctly only to the extent that we are familiar with the precise cultural conditions that generated it. Rather than presume, in other words, as practically everybody in the architectural world wants to presume, that buildings and city –forms are a transparent medium of cultural expression, I am convinced that the relationship works the other way around. The more we know about cultures, about the structure of society in various periods of history in different parts of the world, the better we are able to read their built environment. Но я был совсем не удивлен, когда обнаружил, изучая исторические обстоятельства появления и роста Сиены, что она была принуждена принять эту форму, что ее городская форма была одним из самых высокоупорядоченных проектов средневекового урбанизма. Я не был удивлен, так как за многие годы я был свидетелем многочисленных случаев неправильного «прочтения» архитектуры прошлого, и понял, что форма, сама по себе, очень малоинформативна о замысле. Мы «читаем» форму правильно только в той степени, в какой знаем точные культурные условия, создавшие ее. Больше чем убежденность, другими словами, всех остальных в архитектурном мире, что здания и городские формы это откровенный посредник культурного выражения, я убежден, что, напротив, отношение работает только в обратном направлении. Чем больше мы знаем о культуре, о структуре общества в различные периоды истории в разных частях мира, тем лучше мы читаем построенную им среду.

11. ГОРОД КАК АРТЕФАКТ nav For us, then, city form is neutral until it is impressed with specific cultural intent. So there is no point in noticing the formal similarities between L’Enfants’ plan for Washington and the absolutist diagrams of Versailles or Karlsruhe, no point in discovering identical sinuous streets in medieval Nordlingen and Olmsted’s Riverside, unless we can elaborate on the nature of the content that was to be housed within each, and the social premises of the designers. Urban form and urban process, I said at the beginning. The second half of this program, urban process, may also not be self-explanatory. I use the phrase here in two senses. Для нас, следовательно, городская форма нейтральна, пока на ней не оставлен след особого культурного значения. Поэтому нет смысла отмечать формальные сходства между планом L’Enfant для Вашингтона и абсолютистскими диаграммами Версаля или Карлсруэ, нет смысла искать одинаковые змеевидные улицы в средневековом Нордлингене и Риверсайде Олмстеда, пока мы не исследуем природу содержимого, которое находилось в каждом из них, и социальные предположения проектировщиков. Городская форма и городской процесс, я сказал в начале. Вторая часть программы, городской процесс, также может быть не самоочевидной. Я использую фразу в двух смыслах.

12. ГОРОД КАК АРТЕФАКТ nav One of them has to do with the people and forces and institutions that bring about urban form. Who designs cities? What procedures do they go through? What are the empowering agencies and laws? Content of this nature we will bring in as we need it, to explain elements of urban form, but we will not devote separate sections to it. This is because the legal and economic history that affects city-making is an enormous subject… The second sense in which I use “urban process”, on the other hand, is very much central to the purposes of this book. This refers, precisely, to physical change through time. The tendency all too often is to see urban form as a finite thing, a closed thing, a complicated object. I want to stress what we know instead to be the case – that a city, however perfect its initial shape, is never complete, never at rest. Один из них относится к людям, силам и институтам, которые создают городскую форму. Кто проектирует города? Через какие процедуры они проходят? Каковы властные агентства и законы? Такого рода содержание будет привноситься по необходимости, чтобы объяснить элементы городской формы, но мы не будем уделять этому отдельные части. Потому что юридическая и экономическая история, влияющая на города, это огромный объект… Второй смысл, в котором я использую «городской процесс», централен к целям данной книги. Он относится к физическим изменениям во времени. Распространенная тенденция – рассматривать городскую форму как конечную вещь, закрытую вещь, сложный объект. Я хочу подчеркнуть, что мы на самом деле знаем – что город, каким бы он ни был изначально идеальным, никогда не закончен, никогда не стоит на месте.

13. ЗАМЕТКИ О МЕТОДЕ nav It bears repeating that the primary interest of this book is to elucidate the physical traits of the urban landscape without a priori theories of urban behavior. Persuaded by history that the same urban form does not perforce express identical, or even similar, human content, and conversely, that the same political, social or economic order will not yield an invariable design matrix, I choose to start, throughout, with the thing itself and work towards its meaning. How does the non-geometric city plan come about? What is the nature, and what are the permutations, of the ubiquitous grid? Historically, in what ways has the city defined its limits? Within the city, what divisions were implied or built? These are some of the topics of the chapters that follow, and of a companion volume, The City Assembled, - these, and two prime components of the urban armature, namely, streets, and those spaces which, by common consent and legal restraint, were kept free of development and set aside for public use. Стоит повторить, что первичный интерес книги – пролить свет на физические особенности городского ландшафта без а приори теорий городского поведения. Убежденный историей, что одна и та же городская форма не выражает сама по себе идентичное или даже одинаковое человеческое содержание, и, наоборот, что одинаковый политический, экономический, социальный порядок не несет неизменную проектировочную матрицу, я начну книгу с самого предмета, и буду работать в этом направлении. Как негеометрический план города появляется? Какова природа и изменения повсеместной решетки? Исторически, как город определял свои границы? Какие подразделения в городе появлялись? Это некоторые названия глав данной книги и второй книги серии – The City Assembled , это, и два первичных компонента городского устройства, а именно улицы, и те пространства, которые, по общему согласию и юридическим ограничениям, были освобождены от развития, и оставлены для общественного использования.

15. ЧТО ЕСТЬ ГОРОД? nav Фундаментальные определения города Fundamental premises F. Города это места, которые должны опираться на письменные документы (законы, торговля). F. Cities are places that must rely on written records (trade, laws). G. Города это места, тесно связанные с сельской местностью, которая имеет территорию, чтобы кормить их, и которую они защищают и обеспечивают услуги. G. Cities are places that are intimately engaged with their countryside, that have a territory that feeds them and which they protect and provide services for. H. Города это места, отличающиеся некоторой монументальностью, то есть, его структура это больше, чем место для жилья. H. Cities are places distinguished by some kind of monumental definition, that is, where the fabric is more than a blanker of residences. I. Города это места, сделанные из зданий и людей. I. Cities are places made up of buildings and people.

20. Бостон (Массачусетс), 1877 г. Смесь иррегулярного и прямолинейного планирования видна в городском портрете Джона Бахмана. Извилистая сеть улиц исторического центра вокруг куполообразного Дома правительства (в центре) повторяет форму земли и сельских дорог, которые придали ранее форму городу. Справа на заднем фоне решетчатый Южный Конец, район, построенный на свалке в середине 19 века.

21. Герат (Афганистан). Этот расщепленный план показывает сосуществование разнообразия городской геометрии в различающихся уличных иерархиях. Суперрешетка справа организует сеть второстепенных улиц в большие квадранты. Когда к плану добавляются лабиринт дворов и тупики, слева, вся структура как будто исчезает. (по фон Нидермаеру)

22. РОЛЬ ТОПОГРАФИИ nav What, then, determines the seemingly idiosyncratic shapes of evolved or generated cities? The most widely acknowledged causality, the natural landscape, rings true because it is visually the easiest to grasp. In some parts of the world, Latin America for example, the siting and spread of human settlements respond so fatefully to the sculpture of the land that it is impossible to isolate the urban experience from earth-induced affects. Что тогда определяет кажущиеся уникальными формы эволюционировавших или генерированных городов? Самая широкоизвестная причина, естественный ландшафт, звучит правдиво, так как визуально ее легче всего понять. В некоторых частях мира, например, в Латинской Америке, место и распространение поселения так корреспондируют со скульптурой земли, что невозможно изолировать городской опыт от влияния среды.

23. Топография как детерминанта формы города: 1 – город на реке; 2 – город в гавани; 3 – оборонительный город; 4 – пологая горная гряда; 5 – город на холме; 6 – наклонная местность.

24. Мачу Пикчу (Перу). Город инков, созданный взгромоздившимся высоко в Андах средствами театрального террасирования.

25. РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ЗЕМЛИ nav The study of the process whereby an antecedent rural landscape translates itself into urban form has hardly begun. And yet pre-urban land division may well be the most fundamental determinant for the irregular city-forms of all ages. The main problem is that it is very hard, when not actually impossible, to reconstruct this initial landscape either through field work or documents. Field work can discover surviving old village nuclei within the suburban extensions of towns, but what phenomenon is rare, and the results do not lead us very far… Without accurate records of this sort, the analysis of rural-urban continuities cannot pretend to be conclusive. Speaking generally, we can aver this much. In the early stages of settlement, the occupation of land commonly takes place without the benefit of a formal land survey. Fields, meadows and pastures have irregular boundaries, and the main lines of this division demarcate large pieces of land for common use. When this agricultural land finds itself in an urban situation, these main lines become streets, and the land parcels begin to be subdivided . Исследование процесса, при помощи чего прошлый сельский пейзаж переходит в городскую форму, едва начался. И до сих пор догородское распределение земли, может быть, самая фундаментальная детерминанта нерегулярных городских форм всех времен. Главная проблема, что трудно реконструировать, если не невозможно, этот первоначальный пейзаж и по работе в поле, и по документам. Работа в поле может помочь обнаружить выжившие ядра старой деревни в пригородных расширениях города , но такие события редки, и результаты нас мало продвигают… Без точных записей такого рода анализ деревня-город не может претендовать на конечность. Вообще говоря, мы можем это утверждать. На ранних стадиях поселения занятие земли обычно происходит без формального исследования земли. Поля, луга и пастбища имеют нерегулярные границы, и главные линии такого разделения отмечают большие площади земли для общественного использования. Когда такая сельскохозяйственная земля становится городской, главные линии становятся улицами, и участки земли начинают делиться.

26. РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ЗЕМЛИ nav Colonialism disrupts the passage from a rural to an urban landscape which is the benchmark of continuous human settlement. The colonial power can, out of hand, wipe away past land tenure systems, and the social and legal systems they support, opening the way for formal planning. As the French Minister of Colonies wrote in 1945: “There, space is free and cities can be constructed according to principles of reason and beauty”. Колониализм нарушает переход от сельского к городскому ландшафту, что является ориентиром непрерывного поселения людей. Колониальная власть может сразу стереть прошлые системы землевладения и социальные и юридические системы, открывая дверь формальному планированию. Как Французский Министр Колоний написал в 1945 г. «Здесь пространство свободно, и города можно конструировать согласно принципам цели и красоты».

27. СИНОЭЦИЗМ nav The administrative coming together of several proximate villages to form a town, what Aristotle calls “synoecism”, is repeatedly attested to in history. Such administrative arrangements have physical consequences, and given the nature of the units being merged, that is, traditional villages, the result is bound to be “organic”. There are exceptions. At Teotihuacan, the communities were held together by a ceremonial complex, a “nucleating center” in the urban geographer’s jargon, which eventually generated, and forced upon this ;loosely gathered group of rural villages, a strict geometric organization… For Aristotle, synoecism – literally “living together” – is a political transaction. It enables people to transcend their tribal/pastoral ways, and join up in a pact of self-government. The decision to go urban is not the result of clear-cut technological advances or a strategy to reap a finite advantage like trade: it springs from a conscious desire to replace the common law of tribe and clan with the free, durable institutions of the polis , the setting for experiments in democracy and the rule of equals. … Административное объединение нескольких соседних деревень в город, что Аристотель называет «синоэцизмом», неоднократно засвидетельствовано в истории. Такие административные меры имеют физические последствия, и, с учетом природы единиц, из которых город возник, то есть традиционных деревень, результат вынужден быть «органическим». Есть исключения. В Теотиуакане сообщества объединяются церемониальным комплексом, «ядром» на языке географов городов, который в итоге генерирует и насаждает на эту свободно собранную группу сельских деревень четкую геометрическую организацию… Для Аристотеля синоэцизм – дословно «жизнь вместе» - это политический процесс. Он позволяет людям превзойти свои родовые пути, и соединиться в пакте самоуправления. Решение перейти к городскому это не результат четких технологических прорывов или стратегии получить результат в виде торговли: он возникает из осознанного желания заменить всеобщий закон племени и клана свободными, прочными институтами полиса , поселения для экспериментов с демократией и правилом равных.

28. СИНОЭЦИЗМ nav Aristotle’s definition of synoecism suggests that it is by the common decision of the villages that their territories are conjoined into a single administrative entity. In practice, these unions seems often to have been involuntary and to have been resisted strongly. The beneficiary often happened to be a ruler or an institution of some kind. It was the bishops (later archbishops) of Novgorod, for example, who directed the merge of that city… Synoecism is beginning to prove itself as one of the commonest origins of towns coming out of a rural context, along with one other process – the cohesion of an urban core around an important institution like a religious center or a fort. The form of a synoecistic city absorbs the shapes of the original settlements, along with their road systems. The open spaces that existed between the settlements are filled slowly, and retained open in part as markets and communal centers. Определение Аристотеля предполагает, что это общее решение деревень, что их территории объединяются в единую административную сущность. На практике такие союзы часто непроизвольны и им сопротивляются. Главы церковных приходов часто оказывались правителями или некими институциями. Такими были епископы (позже архиепископы) в Новгороде, они управляли слиянием этого города… Синоэцизм оказывается одной из самых распространенных причин возникновения городов из деревень, вместе с еще одним процессом – формирования городского ядра вокруг важной институции, такой как религиозный центр или форт. Форма синоэцистического города вбирает формы первоначальных поселений, а также систему дорог. Открытые пространства, которые существовали между поселениями, медленно заполняются, и остаются открытыми в части рынков и общих центров.

29. ЗАКОН И ОБЩЕСТВЕННЫЙ ПОРЯДОК nav Much of what I have said so far on the evolution of “organic” patterns is earth-bound. Topography, land division, synoecism – these are all physical determinants of irregular city-form. It remains to speak briefly of urban improvisations based on social structure and the limits of public control. The model of the traditional Islamic city has to be invoked once again. Neighborhood cohesion based on kinship, tribal affiliation or ethnicity was strong enough, to rearrange an inherited pre-Muslim grid of Greco-Roman origin, and fuse and introvert its checkers into exclusive superblocks. Многое из того, что я до этого сказал об эволюции «органических» паттернов, связано с землей. Топография, распределение земли, синоэцизм – все это физические детерминанты иррегулярной городской формы. Остается коротко сказать о городских импровизациях, основанных на социальной структуре и границах общественного контроля. Нужно опять вспомнить модель традиционного исламского города. Спаянность округов, основанная на схожести, родстве или этнической принадлежности была настолько сильна, что переорганизовала унаследованную до-исламскую решетку греко-римского происхождения, и переплавила и перевернула ее клетки в особенные суперблоки.

32. МОДЕРНИЗМ И СПЛАНИРОВАННАЯ ЖИВОПИСНОСТЬ nav Today, after the terrifying Twenties and Thirties, when the old towns were attacked by Fascist/Nazi grandezza on the one hand and Modernist fanaticism on the other, after the Fifties and Sixties with their frenzy of urban renewal that devastated our city centers, we are learning to accept the wholeness of our cities… How are we to use our new understanding as we take our turn in renewing the fateful cities that have served us so long? In the first place, we must renounce all selective prejudice against the past, against this or that environmental order. The orgy of destruction sanctioned by Modernists, a direct result of their contempt for cultural continuities, should give us no license now to hate back. At the same time, in the history-affirming mood we are determined to enjoy, we should be careful not to revive the artificial dichotomies of urban form – “organic” as against “planned” – by setting up medievalizing and classicizing camps. Сегодня, после ужасающих 20-х и 30-х гг., когда старые города были атакованы фашистско-нацистской grandezza с одной стороны, и Модернистским фанатизмом с другой, после 50-х и 60-х гг. с их безумием городского обновления, которое разрушило городские центры, мы учимся принимать целостность наших городов … Как мы можем использовать наше новое понимание, когда приступаем к обновлению обреченных городов, которые так долго нам служили? Во-первых, мы должны отказаться от выборочного предубеждения относительно прошлого, относительно того или иного порядка. Оргия разрушения, санкционированная Модернистами, прямой результат их презрения к непрерывности культуры, должен нас предостеречь от ненависти к прошлому. В то же время, в признании истории, мы должны быть осторожны, чтобы не оживить искусственную дихотомию городской формы – «органическое» против «спланированного» - создавая средневековые и классицистские лагеря.

33. МОДЕРНИЗМ И СПЛАНИРОВАННАЯ ЖИВОПИСНОСТЬ nav We cannot bring back the pre-industrial world, any of it, much as we might yearn for it. We should be content with saving as much as we can, to know what we once had – and to add our own pieces sympathetically to this collective artifact, with a feeling and love for the whole. Мы не можем вернуть доиндустриальный мир, ни один из них, сколько бы мы ни тосковали по нему. Мы должны быть довольны, что сохраняем то, что можем, чтобы знать, что у нас однажды было – и добавляем наши собственные части к коллективному артефакту с чувством и любовью к целому.

34. ОРГАНИЧЕСКИЕ ПАТТЕРНЫ nav The origin of many cities is humble; their form, insinuative and gradual. Where once there were fields and steep pasture land, streets will materialize and link up, tightly girded public spaces will ensconce collective life, and the spread of houses will thicken and mesh. The buildings will climb the slopes and take the bends as best they may. In time these natural arrangements will turn self-concious. Terracing will suggest institutional and social hierarchies. We will then expect adventurous city-makers to recreate these effects where there is no innate cause to do so. The picturesque suburb is the city’s retrospective celebration of its natural origins. And, too, a conjuring of virtues past. The belief that sustains modern nostalgia for the irregularities of “townscape” is this: that “organic” patterns once ensured social cohesion, and encouraged a spirit of community which we have washed away down the boulevards and expressways of the traffic engineer’s town. Происхождение многих городов простое; их форма вкрадчива и постепенна. Где когда-то были поля и пастбища, возникают улицы, туго подпоясанные общественные пространства укрывают коллективную жизнь, распространение домов уплотняется и смешивается. Здания карабкаются по наклону и изгибаются как могут. Со временем эти естественные систематизации окажутся осознанными. Террасинг будет предполагать институциональную и социальную иерархию. И появятся авантюрные строители городов, которые заново создадут эти эффекты, хотя для этого нет внутренней причины. Яркий пригород это ретроспективное торжество его естественного происхождения. И изгнание прошлых добродетелей. Убеждение, которое поддерживает современную ностальгию о нерегулярностях городского ландшафта: что «органические» паттерны однажды обеспечили социальное сплочение и дух коммьюнити, который испарился с бульварами и шоссе города-трафика инженеров.

35. РЕШЕТКА. ВВЕДЕНИЕ nav “ The Pack-Donkey’s Way,” Le Corbusier decreed in his 1924 book on urbanism, “is responsible for the plan of every continental city”. He meant the “organic” patterns reviewed in the last chapter. The pack-donkey “meanders along, meditates a little in his scatter-brained and distracted fashion, he zigzags in order to avoid the larger stones, or to ease the climb, or to gain a little shade; he takes the line of least resistance”. That cannot be the way of humans . “Man walks in a straight line because he has a goal and knows where he is going”. The British architect Sir William Chambers has said much the same thing two centuries earlier: “on a plain where no impediment obliges…it cannot be supposed that men would go by a crooked line, where they could arrive by a straight one”. Man walks in a straight line, so this argument runs, and peels off from it at right angles when he needs to. The frequency of these cross streets is his own decision. Topography has little to do with it, especially on a level site. This simple, rational order of pacing the land – streets set at right angles to one another – is the first step in settlement planning. «Путь нагруженного Осла», написал Ле Корбюзье в 1924 г. в книге по урбанизму, «ответственен за планирование каждого континентального города». Он имел ввиду «органические» паттерны, рассмотренные в предыдущей главе. Нагруженный осел «слоняется, немного медитирует в своей легкомысленной и сумасшедшей манере, делает зигзаги, чтобы избежать больших камней или взобраться на них, или попасть в тень; он выбирает путь наименьшего сопротивления». Это не может быть путем человека. «Человек ходит по прямой, так как он знает свою цель и куда идет». Британский архитектор Сэр Вильям Чамберс сказал похожую вещь два века ранее: «на плоскости нет препятствий… нет оснований предполагать, что люди пошли бы по кривой там, где могут идти прямо». Человек ходит по прямой линии, которая продолжается, и сходит под прямыми углами, где нужно. Частота этих пересечений улиц есть его собственное решение. Топография не имеет к этому отношения. Этот простой, рациональный порядок шагания по земле – улицы расположены под правильными углами друг к другу – первый шаг в планировании поселения.

36. РЕШЕТКА. ПРИРОДА ПРЯМОЛИНЕЙНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ nav The grid – or gridiron or checkerboard – is by far the commonest pattern for planned cities in history. It is universal both geographically and chronologically (though its use was not continuous through history). No better urban solution recommends itself as a standard scheme for disparate sites, or as a means for the equal distribution of land ... The advantage of straight through-streets for defense has been recognized since Aristotle, and a rectilinear street pattern has also been resorted to in order to keep under watch a restless population. Refugee and prisoner camps are obvious settings… Решетка – или сетка или шахматная доска – до сих пор самый распространенный паттерн спланированных городов в истории. Он универсален географически и хронологически (хотя его использование не было непрерывным в истории). Нет лучшего городского решения для стандартной схемы несравнимых мест, или как средство для равного распределения земли… Преимущество прямолинейных сквозных улиц для защиты известно со времен Аристотеля, к прямолинейному паттерну улиц также прибегали для наблюдения за беспокойным населением. Лагеря беженцев и тюрьмы очевидный случай…

37. РЕШЕТКА. ПРИРОДА ПРЯМОЛИНЕЙНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ nav Yet, ubiquitous as the grid has always been, it is also much misunderstood, and often treated as if it were one unmodulated idea that requires little discrimination. Quite the contrary, the grid is an exceedingly flexible and diverse system of planning: hence its enormous success. About the only thing that all grids have in common, is that their street pattern is orthogonal – that the right angle rules, and street lines in both directions lie parallel to each other. Even this much is not immutable; the system can curve around irregularities on the ground without betraying its basic logic. Хотя решетка повсеместно распространена, ее также во многом не понимают, и часто считают неизменной идеей, не требующей дифференциации. Наоборот, решетка очень гибкая и разнообразная планировочная система : отсюда ее оглушительный успех. Единственная вещь, которая есть общая у всех решеток – ортогональная уличная система - правило прямых углов и параллельных улиц сохраняется. Но и это правило не постоянно. Паттерн может обходить по кривой неправильности земли, без нарушения целостной логики.

39. «Вид Саванны, Джорджия, 29 марта 1734 г.». Гравюра П. Фудриние. Структура двориков и тифингов (административная структура из десяти домовладельцев) Саванны очевидна в грубых сосновых коттеджах и заборах, через год после основания поселения.

42. Схематический план Чандигара (Индия), столица Пунджаба, спроектирована Ле Корбюзье в 1951 г. Торговые улицы проходят сквозь решетку горизонтально, а парки вертикально. Темная зона в центре – бизнес-район. Административный комплекс вне решетки на верхушке плана.

43. РЕШЕТКА. «ВЫСШИЙ ПОРЯДОК» ИЛИ РУТИНА nav Historically, the grid has served two main purposes. The first is to facilitate orderly settlement, colonization in its broad sense. This involves both the acquisition of distant territory – by the Greek in Sicily, Spain in the New World – and the settlement of reclaimed or newly opened-up land, as happened in the Spanish peninsula with the reconquista or in the American Midwest after about 1800. The other application of the grid has been as an instrument of modernization, and of contrast to what existed that was not as orderly. Исторически решетка служила двум главным целям. Первое, облегчать организацию поселения, колонизацию в широком смысле. Это и приобретение отдаленных территорий – греками в Сицилии, Испанией в Новом Мире, - и поселение на открытой земле, как случилось на испанском полуострове с реконкистой или на американском Среднем Западе после 1800 г. Другое применение решетки – как инструмент модернизации и контраста с предыдущей неорганизованностью.

44. РЕШЕТКА. «ВЫСШИЙ ПОРЯДОК» ИЛИ РУТИНА nav The actual motivation for the grid has also varied. It served military arrangements (Roman castra, British cantonments), religious covenants, mercantile capitalism (railroad towns), and industrial planning. This versatility of program within what it is possible to see as a simple-minded, uninspired, unvarying formula has brought the grid many detractors. Advocates of the Grand Manner, from Baroque urbanists to the theorists of the City Beatiful movement in the United States, have faulted it for its timidity and its failure to provide distinctive sites for public buildings. Those who defended the visual interest and social richness of the old European towns could think of orthogonal planning only as a symptom of a primitive state of culture, or proof of the impoverishment of the urban experience in modern times. Charles Dickens, during his visit to the United States in 1842, complained that Philadelphia was “distractingly regular. After walking about it for an hour or two, I felt that would have given the world for a crooked street”. Фактическая мотивация решетки также разнится. Она служила военным приготовлениям (римский castra , британские казармы), религиозным соглашениям, торговому капитализму (города при железной дороге), и индустриальному планированию. Такая многосторонность схемы в пределах того, что возможно увидеть как простую, без полета фантазии, неизменную формулу, принесла решетке много очернителей. Адвокаты большого стиля, от урбанистов Барокко до теоретиков движения City Beautiful в США, обвиняли ее в робости и необеспечении красивыми местами для общественных зданий. Те, кто защищал визуальный интерес и социальное богатство староевропейских городов, думали об ортогональном планировании как о симптоме примитивности культуры, и доказательстве бедности урбанистики современности. Чарльз Дикенс во время визита в США в 1842 г. жаловался, что Филадельфия была «ужасающе регулярна. После прогулки по ней в течение часа-двух я почувствовал, что отдал бы все за изогнутую улицу».

45. РЕШЕТКА. «ВЫСШИЙ ПОРЯДОК» ИЛИ РУТИНА nav This prejudice against the grid was nurtured by American planners and scholars in more recent days. The grid was an easy target for the Garden City apologists like Lewis Mumford, for formalist urban historians who could appreciate the beauty of Savannah’s pattern but saw no merit in the mean layouts of speculative towns, and for social historians eager to make the grid synonymous with greed and the unfeeling, mechanized production of mock-communities. Такое предубеждение против решетки возросло в последнее время со стороны американских планировщиков и ученых. Решетка была легкой целью для апологетов Garden City , таких как Льюис Мамфорд, для педантичных городских историков, которые оценили красоту паттерна Саванны, но не видели достоинств в жалких схемах умозрительных городов, и для социальных историков, стремящихся сделать решетку синонимом алчности и бесчувственности, механизированной продукцией осмеиваемых коммьюнити.

46. РЕШЕТКА. «ВЫСШИЙ ПОРЯДОК» ИЛИ РУТИНА nav But of course to blame the grid for the shallowness and callousness of urban experience is surely to miss the point. Any grid holds the potential to become a beautiful city over time depending on how it is fleshed out. The architect, the social planner, the politician, the residents themselves have their chance once the two-dimensional diagram is in place. If grids serve up a routinized, alienating urban setting, it is largely because of what was allowed to happen or was not encouraged to happen after the initial lines were drawn. Without collective control even model grids like Savannah’s will quickly squander their initial advantages. Но винить решетку за мелкость и бессердечность это упускать главное. Каждая решетка содержит потенциал стать красивым городом со временем, в зависимости от того, как ее облекают плотью. Архитектор, социальный планировщик, политик, жители имеют шанс в случае двумерной схемы. Если решетки и служили рутинным, враждебным городским поселениям, это результат того, что это допустили, или не создали после того, как нарисовали первоначальные линии. Без коллективного контроля даже образцовые решетки, как в случае Саванны, быстро потеряют первоначальные преимущества.

47. РЕШЕТКА. «ВЫСШИЙ ПОРЯДОК» ИЛИ РУТИНА nav With care and imagination, the initial sameness of the most prosaic of grids may become the matrix within which interest, diversity, and human richness can be provided for. And of course the original intention for the grid can itself ensure against tedium and trivialization. Against the profit-mongering of speculative towns we can pit communitarian experiments. The grids which Mormons planted along the trail of their persecution, though on paper no more enticing than the speculative diagrams of land development and railroad companies, were resonant with the force of faith. Perhaps it is indeed time to stop condemning the grid plan out of hand as “dull-witted, unesthetic, and somehow speaking of a lower use of man’s intellect”, and to see it rather as “one of the great inventions of the human mind”. С заботой и вдохновением начальная одинаковость самой обычной решетки может стать матрицей, в которой интерес, разнообразие и человеческое богатство могут быть обеспечены. И, конечно, исходная интенция сделать решетку может сама гарантировать нескучность и нетривиальность. Против гонящихся за наживой умозрительных городов мы можем противопоставить эксперименты с коммунами. Решетки, которые мормоны создавали вдоль пути своего следования, хотя на бумаге не более привлекательны, чем умозрительные схемы девелопмента земли и железнодорожные города , резонируют с идеалом справедливости . Возможно, настало время прекратить порицать решетку как «тупую неэстетичную и свидетельствующую о низком использовании интеллекта», и увидеть ее как «одно из величайших изобретений человека».

48. РЕШЕТКА. РЕШЕТКА В 20 ВЕКЕ nav Indeed, the crusade of the last two decades to bring back the historic city, conserve what is left of it and rehearse its lessons, also entails the recovery of the traditional block. The grid, in fact, never quite disappeared. The Modernist cityscape had displaced two other urban traditions that were now being reclaimed: the “organic” townscape with its picturesque effects and irregularities all within a system of spatial closure: and the Baroque townscape with its complete compositions, its visual drama, its showcasing of monuments in formal squares and at the ends of vistas, its scenographic hierarchies. На самом деле, крестовый поход последних двух декад по возвращению исторического города, сохраняет что осталось от него и повторяет его уроки, а также влечет восстановление традиционных блоков. Решетка, по факту, никогда полностью не исчезала. Модернистское городское пространство вытеснило две другие городские традиции, которые сегодня возвращаются: «органическое» городское пространство с его яркими эффектами и иррегулярностями по всей пространственной системе; и барочная структура с ее полными композициями, визуальной драмой, монументами на официальных площадях и в концах перспектив, сценографической иерархией.

49. РЕШЕТКА. РЕШЕТКА В 20 ВЕКЕ nav It is the great virtue of the grid, of its ceaseless usefulness, to resist both of this contrived urban experiences. Their champions hold as an article of faith that the complexity of social life requires complex street systems to seek its fulfillment. The premise of the grid is that city-form, as a tissue of lines on the ground, is the inscribed set on which our lives are played. How well we play on this set, what progress we register towards creating a decent and proud community, is in our hands. The proof of our intentions will be in the streets and public spaces as we shape them into in our progress. The virtue of the grid is precisely in being a conceptual formal order, nonhierarchical, neutral, until it is infused with specific content. The grid is free both of the malerisch incident and of ideological posturing. It is repetitive, homogeneous, even redundant. And because it is so, it calls us both to respect it and to complete it. Our task as designers becomes one of celebrating its commonality while teasing it into calibrations it does not promise as a two-dimensional plan on the ground. The grid is what you make it. Это большое достоинство решетки, ее непрестанная полезность, сопротивляющаяся обоим этим изобретенным городским опытам. Их защитники утверждают, что сложность социальной жизни требует сложной уличной системы для осуществления. Предположение решетки, что городская форма , как ткань улиц на земле, это начертанный сет, на котором разыгрываются наши жизни. Как мы играем на этом сете, какой прогресс мы делаем к хорошему и величавому коммьюнити, все в наших руках. Доказательство наших намерений будет на улицах и в публичных пространствах, как мы их меняем в ходе прогресса. Достоинство решетки в концептуальной формальной организации, неиерархической, нейтральной, пока она не наполнена особым содержанием. Решетка это одновременно malerisch случай и идеология. Она повторяющаяся, гомогенная, даже чрезмерная. И поэтому она призывает нас уважать ее и соревноваться с ней. Наша задача как проектировщиков – радоваться ее распространенности и в то же время варьировать ею. Решетка не несет неотъемлемого содержания. Решетка такая, какой ее делают.

50. РЕШЕТКА nav Orthogonality is a manner of creating urban order, not a simple formula of urban design. If the urban grid is ubiquitous in the history of cities, it is neither standard nor predictable. On flat terrain, it is the sensible method of land division. But the grid will as readily climb hills or curve its lines to fit a river bend. The appoximations and quirks may have natural causes, but they may also be fostering a calculated political and social structure; or else, as in the emblematic configuring of Sabbioneta, be altogether willful. The blocks that, at their least inspired, line up as real-estate parcels may also group themselves into wards, stretch into narrow strips of burgage plots maximizing street frontage, or be internalized through landscaped courts as in Berlage’s Amsterdam. The virtue of the grid is, in fact, its unending flexibility. Ортогональность это способ создания городского порядка, а не простая формула городского дизайна. Хотя городская решетка распространена в истории городов, она ни стандартна, ни предсказуема. На плоской поверхности это разумный метод деления земли. Но решетка также легко взбирается на горы или огибает реку. Аппроксимации и изгибы могут иметь естественные причины, а могут также усиливать планируемую политическую и социальную структуру; а также, как в символической конфигурации Саббионеты, быть совершенно своенравными. Кварталы, которые выстраиваются как сгустки недвижимости, могут также группироваться в дворы, вытягиваться в узкие полосы, максимизируя фасад улиц, или замыкаться в дворы, как в Амстердаме Берлажа. Достоинство решетки, по факту, в ее нескончаемой гибкости.

51. ГОРОД КАК СХЕМА nav Виды городов-схем

52. ВЕЛИКИЙ СТИЛЬ nav The Grand Manner is not the currency of little towns. It is neither practical nor modest. Perceived as an expensive pattern of sweeping vistas, its relation to topography and prior urban arrangements is arbitrary, its effects often grandiloquent. Typically, behind designs in the Grand Manner stands a powerful, centrist State whose recourses and undiluted authority make possible the extravagant urban vision of ramrod-straight avenues, vast uniformly bordered streets, and a suitable accompaniment of monumental public buildings. This is, in fact, a public urbanism. It speaks of ceremony, processional intentions, a regimented public life. The street holds the promise of pomp: it traverses the city with single-minded purpose and sports accessories like triumphal arches, obelisks and free-standing fountains. All this architectural drama subsumes the untidiness of our common routines. Shielded by the spacious envelopes, most of us continue to manage our plain existence, ready to gather into attendant crowds when the high business of the Grand Manner city needs its popular complement. Великий Стиль распространен не в маленьких городках. Он ни практичен, ни скромен. Воспринимаемый как ценный паттерн широких перспектив, его отношение к топографии и прежней городской организации случайно, его эффекты часто помпезны. Типично за проектами в Великом Стиле стоит мощное, центристское государство, чьи ресурсы и неусомневаемый авторитет делают возможным расточительное городское видение прямых авеню, широких одинаково окаймленных улиц, и подходящий аккомпанемент монументальных публичных зданий. Это, по факту, публичный урбанизм. Он говорит о церемонии, процессиональных намерениях, регламентированной общественной жизни. Улица выполняет обещание великолепия: она пересекает город с единственной целью и развлекается аксессуарами, такими как триумфальные арки, обелиски и фонтаны. Вся эта архитектурная драма подбирает неопрятность нашей общей рутины. Укрытое вместительной упаковкой, большинство из нас продолжает свое простое существование, готовое собраться во внимающие толпы, когда большое дело города Великого Стиля требует народного дополнения.

53. ГОРОДСКАЯ ЛИНИЯ ГОРИЗОНТА nav The point to be iterated is that until the advent of the Industrial Revolution, the urban skyline celebrated institutional landmarks, buildings of communal importance having to do with religion and political power. The source of wealth, of economic power, was itself sometimes institutionalized in representational buildings like cloth halls, with their stately towers proudly rising within the storied shape of the urban center. With the arrival of industry, a confusion of skyline priorities begins. If a town grew around a factory or mill, the new skyline acquired an inherent logic at least. The shock came in the older towns subjected to industrial invasion. In America, Pittsburgh may be a good example – the smokestacks lined against the fiery red night sky, the curving rivers with their steel-girdered bridges, the blazing furnaces: an appropriate symbol for a city that became the hearth of the nation by 1880, but a startling contrast to the city that was. Нужно отметить, что до наступления Индустриальной Революции городской горизонт был отмечен институциональными ориентирами, зданиями общественного значения, имевшими отношение к религии и политической власти. Источник богатства, экономической власти, был сам по себе иногда институционализирован в представительственных зданиях, таких как залы тканей, с их величественными башнями, гордо возвышавшимися над одноэтажным городским центром. С приходом индустрии началось смешение приоритетов горизонта. Если город рос вокруг фабрики, новый горизонт по крайней мере приобретал внутреннюю логику. Шок пришел, когда старые города стали объектом индустриального вторжения. Питсбург в Америке хороший пример этого – дымовые трубы, выстроенные на фоне раскаленно красного ночного неба, изгибы реки со стальными мостами, раскаленные печи: подходящий символ для города, который стал очагом нации к 1880 г., потрясающий контраст с тем, каким он был.

54. ГОРОДСКАЯ ЛИНИЯ ГОРИЗОНТА nav Since the Industrial Revolution, the notion that private structures should not be allowed to overwhelm the collective symbols of the city has been regularly voiced. “The final contention remains”, as Thomas Sharp put in 1963 in his defense of the historic skyline of Cambridge, “that a minority of private interests should not be allowed to dominate the town architecturally any more than it should socially”. And the opposite point of view would have it that traditional cities were indeed set aside by modern practices, and that our cities are no longer cathedral cities but commercial or industrial centers which deserve their own skyline. С начала Индустриальной Революции идея, что частные структуры не должны превосходить коллективные символы города, регулярно озвучивалась. «И последнее заявление», говорил Томас Шарп в 1963 г. в защиту исторического горизонта Кэмбриджа, «что меньшинство частных интересов не должно архитектурно доминировать в городе больше, чем оно доминирует социально». Противоположная точка зрения состояла в том, что традиционные города больше не рассматриваются современной практикой, и что наши города это больше не религиозные города, а коммерческие и индустриальные центры, которые заслуживают свою собственную линию горизонта.

56. От башен Бога к башням человека. Лондон в 1746 г., картина Каналетто из дома его патрона, герцога Ричмонда второго (около New Scotland Yard ) . Кафедральный собор святого Павла возвышается над горизонтом, украшен массивом камня и серым шпилем – проект Рена. Только две светские черты выделяются (обе вдалеке справа): высокий колоннообразный монумент Великому пожару 1666 г. и темная коническая бутылка над индустриальный южным банком.

57. От башен Бога к башням человека Лондон в 1990 г., глядя на город с Гринвича. Единственный священный символ – купол собора Св. Павла. С трудом различим далеко слева между двумя прямоугольными многоэтажными блоками. Самый высокий небоскреб рядом с ним – здание Национального Вестминстерского банка. С Гринвича вид Королевского Дома и Госпиталя закрыт противоречивым новым бизнес-районом, строящимся на той стороне реки, где доминирует башня Cesar’s Pelli Canary Wharf , высочайшее здание в Англии на сегодняшний день.

58. Линия горизонта 19 века. Шеффилд (Англия) в 1850 г. Мировой центр производства стальных изделий, и, с приходом железной дороги, больших конструкций, таких как бронированной обшивки для кораблей. Картина Вильяма Иббита запечатлела беспрецендентную трансформацию городского пейзажа механизированной индустрией, фабричные трубы стали башнями и минаретами новой эпохи.

59. ГОРОДСКАЯ ЛИНИЯ ГОРИЗОНТА nav Skylines are urban signatures. They are the shorthand of urban identity, and the chance for urban flourish. Cities of all descriptions and periods raise aloft distinctive landmarks, to celebrate faith and power and special achievement. These landmarks focus city forms and highlight city portraits. The presentation itself is contrived. It is chiefly meant for an external audience. The artist composes the urban skyline with the piligrim, the official visitor, the common tourist in mind. This image changes slowly and deliberately. Radical transformations – the thrust if factory smokestacks or corporate towers – signify cultural upheavals… When the city center ends up as an aggregate of tall office buildings, we recognize that the city image has succumbed to the advertizing urges of private enterprise. The skyline, in the end, is a negotiated symbol. What stands out as the city’s official silhouette was given license to do so. Горизонты это городские подписи. Они стенография городской идентичности, и шанс городского процветания. Города всех описаний и периодов высоко поднимают различимые достопримечательности, чтобы отметить веру, силу и особые достижения. Эти ориентиры фокусируют форму города и выявляют городской портрет. Презентация сама по себе напускная. Она в основном предназначена для внешней аудитории. Художник собирает горизонт с пилигримом, официальным посетителем, туристом, в голове. Этот образ меняется медленно и сознательно. Радикальные трансформации – атака труб фабрик или корпоративных башен – указывает на культурный переворот. Старые ценности ослаблены или превышены… Когда городской центр становится сборищем высоких офисных зданий, мы понимаем, что образ города уступил рекламным нуждам частных предприятий. Горизонт, в конце концов, символ, установленный в порядке договоренности. Что становится официальным городским силуэтом, было допущено к этому.

60. ГОРОДСКАЯ ЛИНИЯ ГОРИЗОНТА. «И ОСТАНОВИЛИСЬ ОНИ, ЧТОБЫ ПОСТРОИТЬ ГОРОД» ( GENESIS 11) nav Since the mid-Sixties a new mood has been gaining strength – both in Europe and in the United States. Its managers go beyond the debate of how best to make skyscrapers fit in our towns. They question the wisdom of having them at all. The policies of urban renewal, which freely sacrificed old building stock for most of a furious decade, are now openly discredited. In London people react with distaste at the erections in the vicinity of St. Paul’s. Meantime, the promised millennium of the Modernists seems to celebrate an impoverishment of culture. The arbitrary rambling of highrises in Modernist estates like Groupisstadt in Berlin, the withdrawn, almost clinically circumscribed daily life of “the city in the park”, hardly make up for the urban legacy we were asked to sacrifice. Hence the appeal for a pre-scyscraper, indeed pre-industrial, urban form by the likes of Leon Crier. С середины 60-х новое настроение набрало силу в Европе и в США. Его апологеты идут дальше дебатов о том, как лучше всего делать небоскребы, чтобы они подходили городам. Они спрашивают о разумности их строительства вообще. Политики городского обновления, которые свободно жертвовали старыми зданиями десятками, сейчас откровенно дискредитированы. В Лондоне люди реагируют с неприязнью на здания поблизости с St . Paul . В то же время, обещанный миллениум модернистов, кажется, отмечает истощение культуры. Произвольное расползание многоэтажек в модернистских местах, как Групиштадт в Берлине, замкнутый, почти клинически ограниченный ежедневной жизнью «города в парке», вряд ли компенсирует городское наследие, которое нас попросили принести в жертву. По сути, это призыв к до-небоскребу, фактически, к доиндустриальной городской форме, тому, что любил Леон Криер.

61. ГОРОДСКАЯ ЛИНИЯ ГОРИЗОНТА. «И ОСТАНОВИЛИСЬ ОНИ, ЧТОБЫ ПОСТРОИТЬ ГОРОД» ( GENESIS 11) nav But this is an extreme position. The skyscraper city as it has existed for one hundred years is tradition by now. The issue is how to curb it, and give it an appropriate place in the scheme of things. The alternatives are to discourage it altogether by opting as a community for a no-growth policy; or to regulate the proliferation, siting, and appearance of the scyscraper. Но это экстремальная позиция. Город небоскребов, как он существовал сотню лет, сегодня уже традиция. Вопрос в том, как обуздать его, и дать соответствующее место в схеме вещей. Альтернативы – не одобрять , предпочтя политику no - growth , или регулировать разрастание, место и