«Дневник Кирилла Антоновича Берёзкина».

1. Äíåâíèê
Êèðèëëà Àíòîíîâè÷à
Áåðåçêèíà
Санкт-Петербург
2014

2. УДК 821.161.1
ББК 84(2Рос=Рус)
Д 54
Д 54
Дневник Кирилла Антоновича Березкина / под ред. Г. Л. Шалаги-
ной. — СПб., 2014. — 276 с.
ISBN 978-5-4469-0268-2
Книга — источник знаний, а дневник — друг, собеседник, которому
доверяют мысли, секреты, чувства. Многие ведут дневник: кто-то
бросает быстро, кто-то уничтожает по прошествии лет. Но у этого
дневника удивительная судьба, о чем хочется рассказать.
УДК 821.161.1
ББК 84(2Рос=Рус)
© Г. Л. Шалагина, 2014

3. ПРЕДИСЛОВИЕ
Березкин К. А. (1830–1906) — помещик, коллежский секретарь,
мировой посредник, владелец вологодского имения – был изве-
стен в нашей семье благодаря сохранившимся написанным им ак-
варелям. Среди них деревенские картинки, изображающие време-
на года, вид Феодосии в 1899 году, его автопортрет, сохранились
также детские альбомы для внучки Веры, которые он разрисовал.
В 1899 году, будучи в Феодосии у дочери, Кирилл Антонович
в виде картинки акварелью написал генеалогическое дерево, кото-
рое являлось основным документом нашей семьи.
Книга — источник знаний, а дневник — друг, собеседник, которо-
му доверяют мысли, секреты, чувства. Многие ведут дневник: кто-
то бросает быстро, кто-то уничтожает по прошествии лет. Но у это-
го дневника удивительная судьба, о чем хочется рассказать.
Я родилась в Гатчине, мы жили с бабушкой, она была младшей
сестрой в большой семье. О своем социальном происхождении го-
ворила шепотом: «Из бывших». Семья была колоритная — учителя,
врачи, художники, артисты. Ленинград, Рождественно, Горький,
Рига, Киев — это места, откуда приезжали родственники в Гатчину
и обычно собирались у старшей сестры, которая жила на одной
улице с нами. Сестры были очень дружны и постоянно ходили друг
к другу. В наших домах было все просто, обыденно, но на стенах ви-
сели картины: пейзажи, портреты предков. У бабушки висели на-
писанный акварелью автопортрет ее деда, Кирилла Березкина, не-
сколько его же акварелью выполненных картин и генеалогическое
древо. Все это бережно хранили, но как-то мало рассказывали, по-
нятно почему. И вот настали другие времена. Мы пересматриваем
и по-другому оцениваем многие исторические события. Осуждаем
запреты и жестокие факты. Теперь на вопрос о происхождении ба-
бушка могла бы с гордостью сказать — из дворян. А мы, потомки
нашего рода, гордимся своими корнями. Но уже нет наших бабу-
шек, которые могли о многом рассказать, ответить на вопросы, воз-
никающие, когда смотришь на акварели и старинные фотографии
удивительно красивых лиц из того, далекого для нас XIX века.
— 3 —
Посвящаю дочери Александре

4. Генеалогическое древо вызывало горячий интерес: раз оно со-
ставлено, значит, следует его изучить. Я и мой кузен поставили
перед собой такую задачу. Архивы открыты, интернет может дать
ответ на любой вопрос. Мы стали искать то, что нам было неиз-
вестно. Надо сказать, что какое-то ни с чем не сравнимое чувство
испытываешь, когда в архивах находишь подлинные документы
предков. В ходе наших исследований оказалось: К. А. Березкин —
автор всех акварелей, наш прапрадед-помещик, коллежский се-
кретарь, мировой посредник, владелец вологодского имения; его
брат – Н. Ф. Бунаков — известный педагог, общественный деятель,
автор учебников и пособий. Среди многочисленных потомков из-
вестны его внуки — Березкины Всеволод и Владимир, исследовате-
ли Арктики, их имена нанесены на карту.
Эти документы, многие фотографии и наши комментарии легли
в основу книги «Наша родословная».
И как порой людей сводит судьба… Однажды, придя в архив РГИА,
я узнаю от сотрудника о существовании дневника К. А. Березкина.
Дневник этот в 90-х годах прошлого века приобрел человек неравно-
душный, понимающий уникальность такой рукописи. Получив его
координаты, я связалась с ним, и мы договорились о встрече…
И вот я держу дневник, смотрю на автопортрет старца и мгновенно
перемещаюсь в 1849 год, когда 19-летний юноша, выпускник гимна-
зии, каждый день на протяжении почти всего года писал обо всем, что
его волновало, о чем мечтал. Мне предстояло прочитать бисерный не-
разборчивый почерк, но как это оказалось увлекательно: день за днем
проживать в том веке, узнавая о быте, нравах вологжан, о преподава-
телях, о балах и романтических отношениях. Так красочно и объемно
все написано, что невольно становишься участником тех событий.
Чувствуешь связь времен, словно мостик перекинут из XIX в XXI
век. С грустью я закончила последнюю страницу дневника, который
оборвался на полуслове. И я, счастливая обладательница кропотли-
вого труда моего прапрадеда, считаю своим долгом издать дневник,
дав этим ему новую жизнь. Я благодарю всех, кто бережно прикасал-
ся к рукописи, а она чудесным образом попала ко мне.
Стиль, орфография и пунктуация сохранены в оригинальном виде.
С благодарностью за финансовую поддержку Л. А. Филипповой
и Н. А. Климовской.
— 4 —

5. 1849
ßÍÂÀÐÜ
1 января. Суббота
Сколько раз собирался писать я дневник и сколько раз начинал
писать его! Авось 49-й год не будет ли счастливее для меня в этом
отношении? Что буду писать в нем, буду ли постоянно вести его?
Совершенно не знаю, что будет, точно так же, как не знаю, что
со мной будет впереди. Много, очень много дал сам себе обещаний.
И как я ни называл в душе дневник: и другом, который, верно, уже
не в силах рассказать никому моих задушевных тайн, мечтаний, ча-
сто очень глупых, нелепых, разумеется. Если только сам не оплошаю
и не покажу его никому, это пусть будет моя исповедь, так сказать,
пред самим собою. Пусть будут записки из обыкновенной жизни
своей — домашней и посторонней, — как случится, тут и наблюде-
ния за всем и над всем вообще, да, много, очень много. Не знаю,
право, надо ли все это? Всегда, случается, наперекор обещаем себе
кучу, а выйдет нуль, то, что так же, как и нынче случилось со мной.
Помнишь?! Чего себе и ни наобещал нарисовать, приготовиться
к частным экзаменам, а, выходит, пока еще ничего не сделано, уже
две недели как распущены. Дай Бог мне постоянства, восторжен те-
перь я очень (наверное, завтра же стану смеяться над самим собой),
а на улице мороз сильный: другой день 30 и 32 градуса. Долго стоят
нынешнюю зиму морозы: с самого и едва ли не раньше Николина
дня. Теперь 6 часов вечера, сестры собираются ехать к Яржинским.
Кажется, там вечерины. Я, право, еще про себя не знаю, едва ли по-
еду, что-то очень не хочется, да едва ли и не хандрю. Там, верно,
будут первостатейные франты, а мне из-за них что остается? О са-
молюбие, самолюбие. Не хочется унизиться, наверное, от сознания
собственной неловкости стану конфузиться, а это уже хуже всего,
особенно перед незнакомыми и, быть может, хорошенькими ба-
рышнями. Ну да и что, стану с ними говорить в танцах, не найдусь
ничего — и без того всегда стесняюсь. Да и где не стесняюсь и даже
теперь не могу перед даже бумагой, что теперь бумаге, и хотел бы
передать уже, верно, написать чепуху без связки, ни правописания,
— 5 —

6. ни чистого почерка, ничего решительно нет. На что только я похож!
Счастье, право, что бумага, кажется, верный друг, если только я сам
себе верен. Кстати, пришло сию минуту в голову: дневник ведут ча-
сто молодые люди (обыкновенно как влюблен или влюбленные).
Неужели и я влюблен? Кажется, нет, не в кого, по крайней мере,
теперь. Следовательно все-таки не надобно ездить к Яржинским —
беда еще какая-нибудь, влюблюсь в кого, голова закружится, ночь
не усну, хорошо устану. Нет, по всему не надобно ездить, тем более
что дал себе слово не видеть нынешние святки мазок и пока еще
ни одной не видел, и немного уже остается и вечеров святочных.
Неужели не переупрямлю себя? Что стану вечером? И дома-то
делать решительно нечего: ни книги почитать, ни газет новых нет,
ничего. Разве предметами? Право, лень смертельно, не хочется.
Леность ужасная, закоснелая во мне лень.
Сажусь писать, хоть три часа ночи, был ведь таки у Яржинских,
делать нечего: принудили папенька и маменька. Поздно, что стану
писать? Если описывать все подробно, это уже будет очень мно-
го. На вечере были батальонные офицеры полка: стройный Беляк,
глиста Слабушевич, благовидный Касацкий, второй, как бумаж-
ный плясунчик, на ниточке маленькой не чай, а из барышень (эко
какой я, нужно бы ведь их хоть из вежливости поместить первы-
ми, видно, что не очень заинтересован ими): красотка — милашка
по всей справедливости — Степанова, как хороша, что не смеешь
даже влюбиться. Впрочем, мне спать теперь хочется, писать неког-
да, подробнее авось опишу завтра.
Воскресенье. 2 января
Что же, надо кончить сегодня описание вчерашнего вечера.
Начал описание барышень, ну так и продолжу. Были две доволь-
но хорошенькие немочки — Дроздовские Вера и Софья, впро-
чем, еще не знаю хорошенько, как зовут. Молоденькая Яблокова
и Степанова — вот главные цветки. Я танцевал мало, не знаю,
право, уже почему, и, сказать, просто не расположен был. Три или
четыре кадрили, не больше, да галоп несколько раз — не помню
уже и сколько, знаю, что со своей старшей сестрой да с маленькой
дочкой Яржинского, других не помню. Кажется, и не с кем боль-
ше, просто голову вскружили все эти польки, мазурки, трамбляны
и другие. И, глядя на них, кружится голова, а маски наряженные,
— 6 —

7. впрочем, не слишком много было их. Довольно интересно только
была замаскирована испанцем Воронина — совершенный кавалер.
Трудно даже узнать, особенно в танцах. А другие… да, кажется,
больше не было замечательных, по крайней мере, я не заметил.
Что Алексей Попов много танцевал с Сашенькой Степановой?
Неужели он влюбился в неё? Впрочем, не мудрено в такую душ-
ку-полечку и влюбиться. Особенно она хороша в своем темном
платьице с беленьким своим личиком, украшенным голубыми
глазками и черными, как смоль, густыми волосами. Да она ведь
и меня не забыла, когда обносили конфектами: ей прежде, потом
унесли другим барышням, я в это время стоял подле её. Не знаю,
почему подала мне конфетку, называемую «Соломой». Не нашел-
ся я на это сказать приличного комплимента, как только: «От вас».
Ой, фетюк, право, прямой уже и фетюк! Другой бы из за этого чего
и не наговорил бедненькой. Да неужели ты считаешь, это с её сто-
роны внимание? Просто без всякой цели она отдала, потому что
не хотелось самой ей есть после мазурки, которую я не танцевал
тоже по обыкновению. Не знаю, из лености или из робости, что-
бы в различных фигурах её не сбить, кажется, эта причина. Софья
Дроздовская, то есть сестра Дроздовской, пела незнакомую какую
песенку или романс на итальянский манер, так и не разберешь.
Впрочем, хоть и ничего ровно не понятно, а показалось хорошо,
так даже и теперь, кажется, слышу эти звуки голоса. Это от того,
что я нигде не слышал еще хорошего итальянского пения. Всю
ночь спал худо, беспокойно, да и теперь голову кружит. Нет, или
не привык, или не способен вовсе к этим балам и вечерам, а глав-
ное, стесняюсь и ужасно не нахожусь, что говорить с барышнями.
Не могу вовсе никак занять их, а это меня самого очень конфузит
и дает перевес всем другим кавалерам. Чудо, право, как послуша-
ешь, другие пустяки такие врут, и так бойко свободно, что просто я
удивляюсь. Надо идти, обедать зовут.
Пишу после обеда: вчерась в заключение вечера маленький
случай заставил приостановиться в гостях: перемешались калоши.
И кто же надел мою калошу? Вроде барышня, и довольно поря-
дочная, Яблокова. Надо будет не забыть сказать это Образцову,
он, кажется, интересуется этим личиком. Впрочем, сегодня посы-
лали Степана туда на дом, к Яблоковым (пишу и не знаю, кто они
такие), и калоша моя нашлась. Долго искали её вчерась у Фадея,
— 7 —

8. в прихожей и везде. Наконец, девка пришла, сказала, что, верно,
барышня надела по ошибке. Между тем, у аптекаря Кривцова
тоже не доставало калоши, а пары остались чужие. Мы с ним, де-
лать нечего, надели по калоше с ножки барышни. При этом Фадей
довольно подтрунивал над нами, вот говорит: «То молод еще так
и не может запихать (калоша не входила на ногу — узка), а то тот-
то так как раз себе запихивай, брат, не бойся». Сегодня пойду
к Витушетниковым смотреть наряженных, там, верно, не так для
меня будет конфузно, да и не тесно в комнатах, не заболит голо-
ва. Танцев не будет, кажется, следовательно рано приеду домой,
успею что-нибудь еще и записать. Откровенно сказать, так уже
и не хочется вести дневник. Да и что это у меня, в самом деле?
Посмотрел бы кто — просто чепуха, ералаш. Впрочем, никому
не покажу его, даже и другу Зарлянду. Кстати, о Зарлянде: он был
у меня, кажется, третьего дня, звал к себе. Когда я соберусь к нему?
Сегодня хоть и не так морозно — 18 градусов, — да мне хочется
теперь спать, голова что-то побаливает. Уже нечто завтра соберусь
к нему. Я его называю другом, что он за друг? Мне знакомый ко-
ротко, больше ничего. Давно уже он мне не рассказывал о своих за-
душевных, так сказать, тайнах. Прежде он не скрывал от меня ни-
чего, кажется, теперь он думает, что я от него таю что-нибудь, что
и не говорю ему, в кого влюблен. Разве только это? Так это просто
выйдет глупо, вся дружба будет основываться на этом. Зачем ему
знать? Разболтать во всем пансионе? Скажет Катерине Дозе так
точно, как разболтал в прошедшем году. Ну, да об этом побеседую
после, когда будет свободнее, теперь лучше лягу усну.
3 января. Понедельник
Сколько мною предстоит записать сегодня, если описать под-
робно весь вчерашний вечер, а, между тем надобно ещё сходить
к Дроздовским, к Дозе, ехать на вечер к Дубравину. Просто веселье,
раздолье, да и только. Встал сегодня довольно поздно, всю ночь
спал беспокойно: все грезились маски, танцы. Вчерась после обеда
лег отдохнуть, а между тем и уснул самым богатырским, крепким
сном. Просыпаюсь, а сестры уже собрались совсем ехать. Делать не-
чего, стал проворно собираться. Мы отправились, я встал за возком
на запятках. На севере неба виднелись признаки северного сияния,
но, впрочем, кажется, после оно было не видно, все небо занесло
— 8 —

9. облаками. Но ближе к предмету: приезжаем к Витушетниковым,
у них только мадам Дозе с Соколовой и Катенькой, тут и Эмиль.
Больше никого, значит, только нам двоим предстоит отличаться.
Чудесно, прелесть, вот так-то я люблю. Никто не помешает, нечего
конфузиться, что хочу, то и плету. Широко и раздольно скрипка
да контрабас, вот и музыка, чего и больше-то. Встали только в три
пары, так что приходилось по очереди переходить нам с Эмилем.
Хозяева сами (то есть кавалеры) не танцуют, а Геннадий —
не знаю — конфузится или не умеет он. Нашел пресмешную отго-
ворку, говорит: «Как только мы станем танцевать, так кто-нибудь
да и умрет в доме». Предрассудки, точно случилось, они так как
будто нарочно стали учиться танцевать, они у Виганта, умерла
Аф… Петровна, там после Афанасий Осипович и Т… Впрочем,
о танцах распространяться больше нечего, разве только что
со мной почему-то долго не хотела танцевать Катерина Ивановна
Дозе, которая, правду сказать, становится довольно хорошенькой;
розовенькая, но с румянцем естественным, не как у других, как
говорят, например, у Надежды Семеновой, известнейшей кокет-
ки, или у Иванчиной Любови, которая белится и румянится, как
я слышал, через людей дворовых, что, скорее всего, быть может,
правда. У Екатерины Дозе — довольно стройной, высокой — пол-
ный румянец во всю щеку, что совершенно в моем вкусе. Надо
заметить еще и то, что ей ещё 15 лет. Жгучий, пламенный взгляд
редких больших черных глаз летает с предмета на предмет, впро-
чем, он, кажется, выражает непостоянство без всякого кокетства.
В манерах она кажется дикаркой, и при всем том, что она довольно
хороша, отчего-то и не привлекает к себе так, как-то отталкивает
от себя. Впрочем, все это я пишу без всякого пристрастия. Когда
танцевал я с Соколовой вальс а де па, от собственной неловкости
оборвал у неё оборку у платья. Неужели на меня осердится за это?
Маменька и папенька с старшей сестрой уезжали к губернатору,
где, сказывают, было довольно много гостей. Мадам Дозе со свои-
ми тоже скоро уехала, я остался один, плясал с наряженными га-
лоп. Одна особенно маска не на шутку очень меня заинтересовала
собой: не слишком богатый костюм, но манеры и ловкость в танцах
означали, кажется, что она не из простых. Я подошел к ней, спра-
шиваю, знает ли она меня. Она наклонила только голову, но ниче-
го не сказала на это и спросила: «Эмиль здесь ли?» Я сказал, что
— 9 —

10. нет, уже уехал. «Он, — говорит, — должен быть здесь, и тетушка,
а Иван Иванович — у учителя Титова». Следовательно, она знает
их, я пошел с ней танцевать галоп. «Вы, — говорит, — завтра узна-
ете меня». Я спрашиваю: «Где и как?» Да где встретимся, не знаю,
а хотелось бы очень встретиться с ней: голубые глазки и прелест-
ный подбородок, много говорит о себе. Из-за черной атласной по-
лумаски ничего совершенно узнать было больше нельзя. Сегодня
у Дубравина, быть может, встречусь, а еще, кроме того, постараюсь
расспросить у Эмиля и к нему непременно постараюсь сходить
сегодня. 3 часа дня. Неужели всякую малость стану записывать?
Право, это уж очень много, да и, верно, скоро заленюсь и не стану
даже вести дневник. А, не правда ли, нет по крайней мере еще ни-
чего в нем дельного, кроме собственной глупости. Записать, кста-
ти, и теперешнюю: играл сейчас в карты с маменькой и сестрами.
Маленький случай совершенно расстроил игру нашу, вышли ещё
неприятности, подумать, из-за каких ведь пустяков. А все вышло
из-за собственной глупости. Мне привелось тасовать карты, и я на-
чал дурачиться, подтасовывать их. Это увидела маменька, говорит:
«Полно шалить, подай-ка сюда». Я немного потасовал и, не знаю,
почему так скоро, неожиданно даже для себя, бросил колоду, кар-
ты упали на пол. Маменька обиделась этим, говорит: «Можно раз-
ве так бросить матери?» Оно, конечно, невежливо, непочтительно,
а все так от собственной поспешности и недостатка благоразумия.
Право, вовсе не им я бросил карты, а так себе просто вспылил.
Беда, право, иметь горячую голову, из-за пустяков можно наделать
шуму, ну, что хорошего, хоть бы и теперь неудовольствия, мамень-
ку огорчил, да и сам расстроен. Сохрани меня, Господи, от всех этих
неприятностей. Право, и не люблю их ужасно, да и как я буду жить
в свете с таким дрянным характером (хоть, по логике, в человеке
до 30 лет не может быть характера). Надобно удерживать себя, а я
ужасно вспыльчив. Проклятое это самолюбие, всему виновато оно.
А как его истребить в себе? Не давать разве ему пищи, унижать,
как можно, себя? Так это трудно, право, ужасно. Сделаться разве
скептиком, ничему не верить? Так будет ли от того пользы? Нет,
остается только унижать себя как можно больше, не давать воли
самолюбию, да молиться Богу, чтобы не ввел меня во искушение,
он наше прибежище и сила.
— 10 —

11. Вторник. 4 января
Погода сделалась теплая, только 8 градусов. Не сходить ли мне
сегодня к Эмилю? Нужно бы очень, вчерась не успел ни к нему,
ни к Дроздовским. Да туда-то и незачем, разве когда только из эти-
кета. Вчерась самих братьев-то и не было дома, так к М… Алекс.
и незачем, хоть, как сказывает маменька, и были у неё какой-то
офицер, брат Мацкевича и ещё какой-то франт. Много болтали
по-французски, следовательно мне и незачем было ходить туда,
все незнакомые такие франты. Вечер провел у Дубравина, не знаю,
весело или скучно: как-то ни то ни се. Славный, право, хозяин —
Н. Пав. — такой радушный, приветливый, так невольно и привле-
кает к себе, да и молодая хозяйка — Р. Иван. — чудная дама, мож-
но сказать, пятый год, если только не больше, замужем, а и теперь
не уступит ни одной красотке, барышня, да и нет просто никого
против ее. Молодец Дубравин во всех отношениях, подхватил па-
рочку. Новицких не было, они уехали еще до Рождества в Москву.
Для чего, спрашивается? Так, позевать на московские редкости;
поговаривают, что они будто бы там останутся, пусть бы с Богом.
Прощай, Ниночка, дай Бог тебе там счастья да жениха по душе.
Безумец, глупец, как я ее любил с год тому назад, да теперь едва ли
совсем потушил в себе этот огонь, хоть совершенно разочарован,
по крайней мере, так сам себе беспрестанно твержу. Ну, да нече-
го растравливать прежнюю рану, да я и тогда был еще дитя, маль-
чишка. Особенно сегодня, и не знаю отчего, расположен к хан-
дре, грусть непонятная, не проспался хорошо, оттого оно и есть.
Напрасно остался вчерась ужинать, отправился бы домой раньше
вместе с сестрами, наряженных было не очень много. Нет, не было
и голубых глазок, маски три вчерась произвели на меня впечатле-
ние. Геннадий Витушетников был кучером, интереснее всех, мож-
но сказать, была маска русского крестьянина — старика с дубиной,
в красной рубашке, седого, как лунь, без маски. На глазах две скор-
лупы грецкого ореха придавали лицу какой-то особенный эффект,
что он русак. А как мастерски отплясывал, ну просто чудесно во-
шел в свою роль. Других наряженных не помню, приехала, было,
и кокетка Н. Семенова, в локонах вытянутая, танцевала первую ка-
дриль не помню, с кем. А теперь потому говорю о ей, что, когда мой
визави Шипулин стал ее ангажировать, она не пошла с ним едва ли
— 11 —

12. уже не от важности. Между тем с маскированным Лихаревым по-
шла. Такой еще, можно сказать, щенок станет разбирать кавалеров.
Хорошо, что скоро уехала, отговорилась, что голова болит, да с ней
сделалось дурно. Шипулин был проучен, ее, кажется, стоило толь-
ко подстрекнуть. Я дал тут же себе обещание не брать ее. Да и вез-
де, где только встречу, стану непременно обходить, терпеть не могу
таких. Многие скоро что-то уехали, кажется, у Дубравиных угарно,
да и пришел когда домой, у меня голова болела.
6 часов вечера. Сегодня весь день дома, опять-таки не сходил
к Эмилю, а остается только два дня не ученья, кажется, не соберусь
к нему. Последний вечер святок, ну, да и Бог с ними. Вот три вече-
ра, как побывал в гостях, и сегодня так и хочется, и тянет в гости.
Хотелось бы мне очень поездить наряженным, да как? Я лишен
решительно всех способов, денег на костюмы нет, товарищи — ни-
кто не ходит ко мне. Просто и не знаю, как меня держат родители
и воспитатели мои. Конечно, я сам виноват, другой бы на моем ме-
сте просто нисколько не стал их слушать, да тут ровно нет ничего
хорошего, кроме греха и непочитания. По крайней мере, до сих пор
я еще не курю табаку, не играю в карты, не хожу ни в какие подо-
зрительные дома, как делают другие, а что наряжаться — так еще
успею, право, на своем веку. Да притом же и последний год в гим-
назии, так и перед начальством надобно остерегаться. На будущий
год, верно, уже в эту пору буду служить, буду в своей воле и жить
не вместе, не знаю, что будет. Бог знает что будет впереди, а теперь
все мое желание — как бы кончить получше, если уже не с чином,
так с аттестатом. Неужели не помогут вспомогательные средства?
И сам-то, право, ведь ничего не знаю, особенно из языков. Надо
непременно начать дельно, то есть прилежно, заниматься. Вот
прошли все праздники, а книги в руки не брал, даже не вынимал
из шкапа. Обещался нарисовать мадам Дозе картину, а и тут вы-
шло нуль. Как только покажусь на глаза ей? Совестно. Начал ри-
совать да поиспортил немножко, так и не хочется. Спасибо, право,
Дубравину: напечатал мою статью в газетах. Еще немножко поль-
стил самолюбию, хоть и вредно ужасно это. На акте отличился так
и награду получил, а все читал хуже прошлогоднего, да «Волком
и медведем» получил я маленькую известность, и теперь многие
помнят, как я читал. А нонче инспектор, обращаясь, поперебили-
таки меня, знай, хоть поддержал свою прежнюю славу. А награда
— 12 —

13. за рисование — подумаешь, ведь легко ее получить. А я столько
времени ленился, поздно проснулось во мне самолюбие к почести,
теперь остается только хорошо кончить ученье, довершить и загла-
дить прежнюю леность. Три лишних года сижу в гимназии, товари-
щи мои давно в университете, не совсем счастливо я учусь в гимна-
зии, да и ленивее-то меня уже, кажется, что нет никого, ах! Как бы
кончить с чином? Просто блаженство, как точно приобрести лю-
бовь хорошенькой, чего прежде желал. Теперь просто влюблен
я в чин 14-го класса. Стану стараться. Опять обещание, будет ли
толк-то из этого? Дай, Господи, мне прилежание, силу и крепость
к продолжению и окончанию моего учения. Весело вести дневник,
будет ли только время? Да и у меня уже очень пространно, много
очень пустяков, да это ведь покуда еще не истощились материалы.
Да еще мне сегодня пришло в голову писать повесть, тема-то есть:
именно два бала. Ничего, кажется, не будет, так, только предполо-
женьице, а между тем еще ни одного сочинения дельного, что и по-
дам Левицкому, нужно непременно. Верно, станет еще спрашивать
и инспектор на беседу, в нонешний год еще ни разу читал я на бе-
седы. Обязан я многим им, многим, так что нет решительно ника-
кой отговорки. Ну, что меня ожидает впереди? Держу ухо востро.
Много теперь, верно, станет требовать с меня инспектор. Сегодня
еще часу в 11-м ночи было маленькое северное сияние.
Среда. Утро. 5 января
Крещенский сочельник. Скучно что-то, делать ничего не хочется
мне, ужасно, вот материалы и истощаются. Что сегодня запишу?
Кажется, нечего. День постный, голодный, сходить в церковь сегод-
ня: будет освящение воды. Благочестивые ничего не едят до воды,
точно так же, как в Рождественский сочельник до звезды. Как
скоро прошло время, давно ли, кажется, был Рождественский со-
чельник, а теперь вот уже и Крещенье завтра — скоро летит время.
Нянька с бабушкой, вон как там слышно, в другой комнате при-
готавливают бутылочки под богоявленскую воду, которую берегут
весь год и дают больным пить. А сегодня натощак, до чаю, подали
в чашке этой святой воды от прошлого года. Не знаю, везде ли это
обыкновение соблюдается, что в Крещенский сочельник пьют бо-
гоявленскую воду, оставшуюся от прошлого года, которую обык-
новенно благочестивые старушки берегут у себя весь круглый год:
— 13 —

14. приписывают особенную святость и силу, дьяволов выгоняют,
домового и всякую вражескую силу. Простой народ говорит, что
в этот сочельник все черти из воды и рек выходят, боясь освяще-
ния воды спасительным крестом, а потому на всех отверстиях до-
мов своих, то есть изб и лачужек (в хороших этого не делается), над
окнами и дверьми пишут кресты углем или мелом, и что где если
есть кресты, так тут уже не войдет дьявол. Поверье это, не знаю, от-
куда имеет свое начало. Не от выхода ли израильтян из земли еги-
петской, когда Бог через Моисея велел на дверях каждого дома из-
раильтянина надписать кровью пасхального агнца крест? Неужели
это взято из Библии? Не имеет ли связи еще с Крещением земли
Русской при св. Владимире? И почему не Преполовеньев день
(летом, когда тоже бывает освящение воды)? Или это оттого что
реки тогда не замерзают, а зимой обыкновенно все черти водяные
выскакивают из прорубей, как говорит народ? Надобно бы на это
обратить внимание, доискаться причины и начала этому поверью
народа русского.
Вечер. Ну что еще записать? Решительно больше нечего: что
был у обедни, да отобедал и выспался, и потому мне теперь не хо-
чется спать. Тут еще немного замечательного, пустоты, право, в го-
лове, отсутствие всякой мысли. Довольно сегодня, покойной ночи,
приятного сна, до завтра, а там увидим, что будет.
Четверг. 6 января. Вечер
Вот и последний праздник проходит, завтра надо идти в класс. С од-
ной стороны, не хочется, потому что ничего не приготовил, обленил-
ся, с другой стороны, приходит и то в голову, что уже последняя по-
ловина года учиться в гимназии. Кончу, тогда там буду на свободе,
ни за что не отвечай, вольно. Как подумаешь о том, радость да, по-
жалуй, и печаль вкрадываются в душу: после десятилетнего ученья
надобно будет расстаться с гимназией, где вырос и где делил и горе
и радость. Через пять месяцев надобно будет сбросить с себя эту
форму мальчика-ученика, этот красноворотый вицмундир и явить-
ся в свет со своим собственным умом, воспитанным, образованным.
И новая забота: куда поступить, где найти место по своим способ-
ностям, характеру? Тут и поставлен буду, так сказать, на перекре-
сток, от которого во все стороны идут в бесконечную даль дороги,
по которой идти мне. Которая из них лучше? Да для меня, новичка,
— 14 —

15. просто тут неразрешимая задача. Счастье, если будет пусть беспри-
страстный путеводитель, который покажет мне ту дорогу, которая
ведет ближе к моей собственной цели и по которой могу лететь, как
удалая тройка, не сбиваясь, весело и свободно. Этот путеводитель
у меня, кажется, есть — это мой дорогой вотчим. Дай Бог ему силу
и здоровье, и чтобы он наставил меня и указал ту дорогу, по кото-
рой и могу достигнуть своей цели, которую назначил человеку Его
Верховный Творец.
Теперь займусь описанием того, как провел сегодняшний день.
Первое: встал поздно, не сходил в такой великий праздник к за-
утрене, начало нехорошо. Пошел к поздней обедне в Духов мона-
стырь, стоял в церкви невнимательно, вместо молитвы в голове га-
лиматья. (Да и когда я слушаю службу со вниманием?) Приехали
Дружинины, засмотрелся, окаянный, на прелести Оленьки, год за-
мужем, немного еще. Другую ее сестру не знаю, как зовут, та не так
хороша. Она не в трауре, что-то рано сняли его, кажется. В нынеш-
нюю холеру умер отец, то есть летом. Впрочем, все были одеты в бе-
лое, что на девице означает, кажется, в высшем кругу тот же тра-
ур. По окончании обедни народ в сопровождении крестов и отца
Галактиона отправился к пруду, где на проруби происходило освя-
щение воды. Я, приложившись к кресту, пошел домой. У нас в го-
стях сидел П. Что записать из его разговора? Замечательное разве
лекарство, какое он сказывал, от запою, именно толокно. Этим поль-
зоваться надобно после пьяной пирушки утолить жажду от вина.
Он сказывает, что сам этим вылечился. После него были… столона-
чальник из губернского правления Ручьев и Петр Дроздовский —
один за другим. После обеда хотел сходить к Зарлянду, да страш-
ная вьюга совершенно заставила сидеть дома, так и лег спать. Наши
сегодня у Горновских. Вот и все, да еще сегодня слышал: сказыва-
ли, приехали, то есть возвратились из Москвы, Новицкие. Недолго
побыли, меньше, кажется, двух недель. Хотелось бы мне взглянуть
на Нину. Какое ведь романтическое имя, надобно когда-нибудь
описать мне любовь прежнюю мою и все мелкие обстоятельства,
нередко соединявшие, сталкивающие нас, что, кажется, было при-
чиной этой детской моей страсти. Не начать ли мне в виде дневни-
ка писать всю собственную историю с самого детства, что только
помню? И еще не забыть — это будет, по крайней мере, вознаграж-
дением того, что я до сих пор не вел дневник. Нет, уж лучше как
— 15 —

16. выйду из гимназии, там уже на свободе опишу всю свою прежнюю
гимназическую жизнь, это будет, кажется, лучше.
7 января. Пятница
С началом ученья. Тяжелый день — пятница, не надобно бы начи-
нать, погода худая, снег идет, впрочем, хоть не морозно, 1 градус
мороза. Мало собралось учеников, надобно бы инспектору дать се-
годня, после обеда не ученье: 70 человек нет в гимназии, два клас-
са. Прошли греческий, где по обыкновению А. Г. Попов всех пону-
кал: «Ну!» Я начал класс приветствием: «С новым годом, Алекс.
Григ., и с новыми плюсами и минусами!» Пришел Блез, весь класс
по обыкновению ничего не делал, проразговаривали, просил приго-
товить грамматику к понедельнику. Теперь я только отобедал, на-
пился кофею и стал писать дневник между разговорами с мамень-
кой и бабушкой. Вот, что <позам…> когда маменька вышла замуж
за Бунакова, меня следовало бы им представить ему и просить, что-
бы принял в свое покровительство как сироту, был бы мне отцом.
Этого обычая светского более не знаю, почему не догадались сде-
лать, а так просто безо всяких причуд стал его звать отцом и при-
вык почитать его так. Тогда мне было не больше трех или четырех
лет, следствия показали, что «где просто там ангелов со сто», по по-
словице, он мне сделался истинным, редким отцом, даже баловал
меня очень, но заботился всегда, как и теперь о моем воспитании:
как нравственном, так и о физическом. Следовательно, если бла-
гословит Бог, так без всякого светского этикета и приличия будет
счастье. И это, собственно, для того теперь записываю, что это по-
служит мне материалом впоследствии, когда начну описание своей
жизни, что будет составлять первую часть к этому дневнику. Да, я
решился ни на что не смотреть, а продолжать-таки его.
Сегодня с товарищами один предмет разговора: кто как провел
святки, кто наряжался, кто нет, рассказам нет конца. Сегодня бу-
дет у нас новый учитель латинского языка — Чихачев. Каков-то
будет? От прежних мне не очень везло, особенно от тиранской вла-
сти Польнера, уф! Как и теперь вспомню, так страшно. Потерпел
я таки от него довольно, впрочем, уже никак не на экзаменах. Зато
в классе, когда спросит так строго, просто, бывало, пытка отвечать
ему. Каких мне он не надавывал названий: Кислый, потому что я
ему из робости и незнания вяло и худо всегда отвечал, Огурец —
— 16 —

17. за мое сочинение в 5-м классе, ему сказали это ученики, да сколько
всякий раз почти как вызовет, так и название новое. Немало по-
терпело мое самолюбие от этого, взыскателен был чересчур. Пора
идти в класс.
Сегодня был у нас во вторые часы Чихачев, по первому разу еще
судить трудно, и кажется, что будет строганек. Теперь он тих, скры-
тен, но что будет после-то? Конечно, кажется, будет справедлив для
нас, верно, не захочет ничего худого, не станет ссорится, тем более
что остается только полгода учить нас. Но для других каков будет?
Это еще пока задача.
Теперь читал газеты, иностранные происшествия. Везет ав-
стрийцам, славно управляются в Венгрии, да что еще из этого все-
го будет? Ералаш ужаснейший, кажется, еще и теперь на Западе.
Холера в Петербурге усилилась, неужели не прекратится совсем
в России к весне? Если уже нашло, так едва ли опять не посетит
и нас беда. Не хочется умирать засранной, с позволенья сказать,
смертью, как говорит Фадей, авось зато кончу в гимназии с чи-
ном. Вологда, кажется, намерена нынешнее промежговенье повесе-
литься, приехала Лавровская из Москвы, музыка вчерась, говорят,
уже и играла в маскараде; через неделю будет детский маскарад,
очень бы хотелось посмотреть на малюток в различных костюмах.
Это еще покуда что-то новенькое, новое кого не занимает? И во-
логжан точно так же, как и французов. Верно, много будет народу,
попасть — да и подумать мне-то нельзя. Да оно ведь, право, хорошо,
очень лишние целковые эти, и в кармане нечем будет это, право, по-
хвастать перед товарищами, а ведь и всякое хвастовство есть то же
самое самолюбие. Следовательно, лучше себя гораздо унижать,
обогащать, так сказать, свой характер. По-моему, самолюбие —
отец, а леность — мать всем порокам, а они-то во мне и зарождают
все пороки и грехи. Оттого и часто ссорюсь и <с…> да грешу и пе-
ред Богом беспрестанно.
8 января. Суббота
Как провел я время сегодня, что, много ли приобрел знаний в чем-
нибудь? Кажется, ровно ничего. Проза, настоящая проза, за днями
дни идут. По обыкновению встал поздно, не как следует ученику
7-го класса гимназии — в 5 часов; отправился в класс. Левицкий
долго не приходил на урок. Между тем пришел в наш класс
— 17 —

18. инспектор, спросил: «Чей класс?» Подошел к Сняткову, спраши-
вает того, не писал ли чего о праздниках, и бранит за неудовлет-
ворительный ответ. «А еще тебе, — говорит, — прочитана благо-
дарность на акте за словесность». Потом с приветливой улыбкой
обращается ко мне: не брал ли я у Александра Г. из библиотеки
Актов древних Географических комиссий? Советовал заняться
мне этим предметом и еще сказал, что мое сочинение «Вологда
в 1848 году» будет отпечатано в отдельных экземплярах. Не знаю,
что-то худо я понял: все ли сочинения, читанные на Акте, будут
отпечатаны отдельно или только одно мое? Во всяком случае уже
это <…> много будет и того, что напечатали и в газете. Право, надо
будет постараться заслужить внимание и милость Фортунатова
ко мне. Не знаю, даже совершенно не понимаю причины, отчего он
ко мне стал так приветлив и хорош. Нужно почаще писать и пода-
вать сочинения Левицкому, оставить лень. На месте Иваницкого
после обеда был Назарьев. «Ну, что, выходи, — говорит своим
обыкновенным шуточным тоном, — Березкин, ты прежде бывал
математик». Задал какую-то задачку, сам почти сделал ее и от-
пустил на место. Добрый он, право. Не знаю, каково только для
меня будет на нынешнем экзамене. Григорьича встретили сегод-
ня так: все сели на последний стол, а несколько человек встали
за доску. «Ну, господа, — говорит, — полноте дурачиться». За этим
все полезли, как сельди из бочек, по своим столам с одного; весь
класс я проболтал и хохотал. Сегодня еще начал читать «Кузьму
Петровича Мирошева», прочитал первую книгу, нашел стоящей.
Чтение довольно живо, и верно с природой описание, и картины
и лица деревни Хоперка, родословная Мирошева, его воспитание,
военное поприще, приезд и нечаянная свадьба в Хоперках. Все
это так живо, натурально, не утомительно для чтения, но показы-
вает, что автор подражал Гоголю. Кондратьич — это тип русского
дядьки, его привязанность и любовь к Мирошеву не какая-нибудь
не естественная, нет, она не выходит из границ. Но это лицо уже
не новое, оно нередко встречается в наше время в повестях и ро-
манах, хоть с такой верностью в описании которого карикатуры я
и не находил и не помню, что читал лучше. Да, «Мирошев» — до-
вольно хороший роман Загоскина, впрочем, от него и нельзя ожи-
дать, кажется, после «Милославского» ничего лучше. Больше пи-
сать, кажется, нечего, да, правду сказать, и спать хочется.
— 18 —

19. Воскресенье. 9 января
Сейчас только пришел от Зарлянда: наконец-то собрался к нему
сходить. Он был дома, из барышень еще никого не приходило, в ком-
натах пусто. Посидел в кабинете у Иван Ивановича. Разговорились
о святках, о Витушкинском вечере. Дошло дело и о той, помнишь,
маске, которая говорила о Эмилиньке и с которой я танцевал га-
лоп. Какое же было мое удивление! Ведь это была просто свояче-
ница отца Михаила Глинковского: рыжая, вертлявая, несколько,
впрочем, порядочная, из-за маски недостатков не видно, только
глаза да подбородок. О, срам, срам! Попал впросак, вот и вперед
не узнавши, не надо танцевать ни с кем наряженным, даром, что
и в возке приехали, а все-таки поповны. Ну, да это разбирательство
званий — просто глупость, никогда не должно кавалеру разбирать
в давнем. А с завтрашнего дня начнем повторять из географии и все-
общей истории, о бьё часы по утру Лебединский. Хотел приготовить
и повторить к завтрашнему, и вышло опять ничего. До чего же это,
право, будет со мной, да кто и виноват-то, как не сам, ленюсь не что
негоже. Сегодня ветрено и мороз, но с полу у меня холодит: так вот
и делать-то от этого ничего не хочется. Утром был у Обнорских,
Саша обыкновенно бессмысленно что-то врал, Александр Иванович
приехал от Леденцова. Обещается сделать вечерок с танцами, как
приедут из Грязовца родные. Тут, верно, будут все купцы и купчихи.
Посмотрим, если не будет бойких кавалеров, мне раздолье будет по-
любезничать со скромными купчихами, а главное, чтобы больше во-
одушевиться, так выпить, в чем, верно, не будет недостатка. Петруша
<Гера…>, сказывают, думает летом поехать в Горыгорецкий инсти-
тут. Чего же лучше еще ему? Он знает языки хорошо, особенно не-
мецкий, что там необходимо. Говорит, что архиепископ Ириней
опять просится в Вологду, будто бы ему не нравиться в Толгском
монастыре. Кажется, это просто распускают ложные слухи недобро-
желатели. Говорят, будто бы он говорит: «Что мне здесь за житие?
Там меня в Вологде все за святого почитают». И будто бы вызывает
всех монахов среди церкви и бранит при всех так вслух. Все это про-
сто вздор, быть, кажется, не может, чтобы такой добрый и умный па-
стырь стал делать это. Хорошо, если возвратиться к иконам, какую,
я думаю, приготовят ему вологжане встречу. Вот опять надо будет
описать, верно, придет и к нам опять в гимназию.
— 19 —

20. 10 января. Понедельник
Вот не написал никакого сочинения о праздниках, а сегодня дирек-
тор и пришел спрашивать, не написал ли кто-нибудь. Представился
случай оправдать себя перед начальством, и не умел воспользо-
ваться им. Правда, хотел, было, соврать, да и можно было, да как-то
это не в моем характере, лучше жить правдой, нежели ложью. Весь
этот день прошел только в разговорах с товарищами, все пробол-
тал. Блез врал разные анекдоты, между прочим, рассказывал: один
человек носил месяц на себе рубашку, и когда уже она сделалась
очень грязна на нем, он выворотил ее на другую сторону, то есть ли-
цом наизнанку. «Славная, — говорит, — была рубашка». Еще другой
один тут взял высеребрил латунью или ртутью с зеркала медные
копейки да впотьмах и заплатил купцу вместо целковых за ку-
пленный товар. Тип француз Блез — удивительно изобретательное
воображение — он в четверть часа наговорит столько, что просто
ужасть. И так весь класс проболтал, пришел инспектор, спросил:
«Что сегодня?» И он смело соврал громче тех. Сегодня хотел пи-
сать сочинение, да приехали Грудины. Так когда уже тут писать,
надобно с гостями заниматься. Как и с чем я явлюсь завтра в класс?
Ничего не приготовил. Петя Грудин, кажется, поедет в маскерад
детский, который будет в четверг на будущей неделе. И тут, кажет-
ся, все будут составлять детские кадрили так — партиями. Сперва
с одной партией протанцует кадриль, потом с другой. Из них одна,
кажется, будет состоять из французов и маленьких поляков. Тут
будут кавалеры: сын Зубова, Черевины, Ендоуровы и, кажется,
Грудин. Дамы — не знаю, кто. Двое будут одеты в древние польские
кунтуши. Удивительно, как русские дворяне еще древних фамилий
позволяют себя так дурачить, потому что это устраивает, кажется,
Мацкевич. Ну просто дураки! Он небось своего одноземца, сына
Ромера, не нарядит в национальный костюм русского боярина да
приискивает и партию, где будут все в польских костюмах. Экая,
подумаешь, гордость и вражда в безмозглых полячишках, ну, да я
уже от настоящего предмета далеко уехал. Да, так другие два ма-
ленькие кавалера будут в костюмах времен Людовика XII, в пе-
риод самый развратный. Какое французолюбие, как точно перед
12-м годом! Не дай Бог, чтобы французы снова поучили русских
любить свою наружную национальность. Маленькие дамы будут
— 20 —

21. одеты тоже старинными польками и француженками в фижмах,
ну, до них нет дела — это женский пол. И вот это скверно: зачем
внушать и одевать взрослых мальчиков, будущее поколение дво-
рян, любить не свое родное, а иноземщину? Верно, вот никто не бу-
дет в своем русском костюме сельской девушкой и русским удалым
молодцом, а все виноваты поляки в этом, вошли, шельмы, в лучшие
круги вологодского общества да и командуют так, распоряжаются.
Очень их, право, честят и жалуют здесь.
11 января. Вторник
Идет время, и еще день прошел. Я ничего ровно не сделал хорошего
из математики от Иваницкого, ушел из класса, так и не успел спро-
сить. С Левицким чуть не поссорился. У нас в класс в словесность
пришел попечитель Неелов, я сел за второй стол, стал тут разгова-
ривать. Левицкий оборотился ко мне, говорит: «Что это такое?» А я
как будто не заметил, что он это обращается ко мне, оглядываюсь
на последний стол. «Березкин, я вам говорю».— «Что такое, я ни-
чего, Николай Петрович», — потом хотелось все сострить над ним
что-нибудь, да не над чем было, говорил все из литературы. Так,
слава Богу, дело хоть кончилось ничем, инспектор пришел перед
самым звонком, спросил сочинений — никто не написал. Осерчал:
«Ну да хоть бы вы уже писали замечания на литературную бесе-
ду, а то нет ничего!» Говорят, что года через два в нашей гимназии
будут два факультета — юридический и филологический, — и буд-
то бы с будущего года латинский язык будет только с четвертого
класса, как и греческий. Все будет прелестно, да только уже не для
меня. Да, я учился в гимназии, можно сказать, в самые трудные, тя-
желые годы, когда еще только учреждено было все вновь, и по всем
предметам спрашивали с ученика гораздо больше и пространнее,
нежели теперь при всех улучшениях и упрощенных, понятных (от-
личнику) уроках. А зато, если бы я учился, не ленился, да, много бы
я знал. Чихачев сегодня спрашивал опять с первых, по порядку. Так
до меня и не дошла очередь. Теперь еще пока под этой скромной
благовидной наружностью не видно ничего, то есть худого, для нас.
В гимназии будет представление, в зале публичной все уже убра-
но, сюда приехал, говорят, какой-то немец-чревовещатель. Что это,
отчего в нынешнюю зиму столько в Вологду наехало этих различ-
ных шарлатанов? И восковой кабинет, и шарманки, и еще какие-то
— 21 —

22. будут показывать тени. Правда, скоро ярмарка, да в прежние годы
не было этих скитальцев столько, и нынче, говорят, она начнется
раньше обыкновенного. А у нас на будущей неделе начнутся экза-
мены, так вот тебе и раз, тут уже не до нее. А соблазнимся непремен-
но, проболтаемся все там, смотришь, ан ничего и не приготовим.
12 января. Среда
Надобно и сегодня что-нибудь записать. Да что станешь-то? Все
та же старая песня. Вот начал вести только дневник, уже и на-
скучивает. Главное, не хочется потому писать, что спать хочет-
ся. В классе проболтался, и все больше толкуют теперь о выходе.
Крыловы и прочие братья собираются все сделать пирушку при
окончании — по целковому собрать. Да будет ли толк? Многие ли
дадут? Вот хоть бы, например, я: ни то ни се. Хорошо — будут день-
ги, а как уже нет, так нечего и соваться. Просить у папеньки? «На
что?» — спросит. Мне, впрочем, это и благоразумно, что не дает их,
а то, пожалуй, избалуюсь. Вон Оленин как кутит теперь, сегодня
и табакерку, из которой, как говорит сам, в последнее время нюхал,
продал Александрову за бесценок, да уже его и пьяницей за что-
то зовут. Или вон про Новицкого что уже Фадей моему отцу се-
годня сказывал, что будто бы какой-то давно видел его: валяется
пьяный. Кстати, о Новицких: их еще что-то не слышно, верно, еще
где-нибудь приостановились. Подумать правду, ведь пишут что мо-
лодые люди? Например, такие, как мы, теперь чего-чего и не меч-
тают вперед, какие воздушные замки строят. Так вот, наши панси-
онеры, особенно Крылов-2: он уже и в Академии-то, и в Вологде
служит, и чего-чего не надумает, что все это просто трын-трава, чего
может не быть. О, юность, юность удалая, беззаботная, пользуйтесь
ей, а я нисколько не наслаждаюсь этим временем. Ну, правду ска-
зать, ведь меня родители держат в ежовых рукавицах. В воскресе-
нье собираются сделать вечер. Да много ли кто будет? Все дрянные,
такие неважные знакомые у наших, именно дербени, как сами себя
прозвали. Ну, что, хоть и будут танцы, да какие? Ни одной хоро-
шенькой. Велико тут удовольствие. Да, впрочем, ты когда бываешь
доволен и чем?
А нынче о масленице: 28 февраля уже, верно, не быть тако-
му катанью, как прошлого года, а все это тогда устроила Верочка
Ефимьева. Что она, отчего нынче молчит? Ни слуху ни духу.
— 22 —

23. Прошлого года чуть было я не попался в ее сети. Как я восторжен
был тогда! Мы после катанья уехали к Северову, с каким удоволь-
ствием я тогда танцевал, ах! И теперь не могу равнодушно вспом-
нить этого вечера. Кажется, никого и не было: только Любовь
Озеркова да Ефимьева. Да, кажется, и я им тогда вскружил голо-
ву, весь пост были неспокойны, все-то им хотелось сказать что-
нибудь мне с сестрами, то просят нарисовать, теперь что-то молчат.
Не разочарованы ли уже? Верно, любовь не стала бы в них молчать.
Ну да это и слава Богу, а то и меня вскружили. Сегодня прочитал
«Мирошева», славный роман: натурально верны характеры и зани-
мательность, совершенно неожиданные происшествия, например
<…> глава. Совершенно и подумать нельзя, какой оборот примет
дело Мирошева, и все так естественно, как бы истинное происше-
ствие, да и дух XVIII века в этом романе. Ну, Загоскин, хорошо
пишет.
13 января. Четверг
Ужасно не хочется писать. Да и что записать? Право, нечего. В це-
лый день ну просто ничего не помню, спать хочется.
14 января. Пятница
Вчерась ничего не записал, проспал, зато сегодня надобно поболь-
ше писать. И что, о чем? Совершенно нет материалов. Ничего осо-
бенно не случилось, разве записать, как Генрит приготовился к се-
годняшнему представлению: еще с вчерашнего вечера начал носить
в нашу залу то сперва скамейки, потом сундуки, ящики, а сегодня
с утра весь день там так и хлопотали. Кресла, стулья и длинный
стол на правую сторону, как войдешь в залу, обвешено в середи-
не красным полотном, а по — бокам пансионскими салфетками.
На нем расставлено множество вещиц и вещичек: медные светлень-
кие ящики, коробочки, стаканчики, чашечки, все это в симметриче-
ском порядке. В середине этого уставленного стола — магическое,
как объявлено было в афишке, зеркало. От него в порядке в свет-
лых подсвечниках свет, а по обеим сторонам этого длинного, узкого
стола на долгих подставках — по нескольку стеариновых свечек,
даже и в люстру наставлены позади стола две шеренги, а между
ними в большой высокой рамке натянуто белое (впрочем, хорошо
не видно) полотно, завешенное черным коленкором, на котором
— 23 —

24. наклеены золотые бумажные звездочки. Тут, кажется, будут по-
казываться фигуры или, как тоже объявлено в афишах фантасма-
гории, или как я сам предполагаю, посредством волшебного фона-
ря на белой полотне различные фигуры. Верно, завтра рассказам
не будет конца. Постараюсь описать, да, может быть, еще и сам
разок увижу. В перемены обыкновенно уже чрезвычайно любопыт-
но всякому: толпились у стеклянных в залу дверей гимназисты,
и я, глядя на других, и из любопытства выходил во все 4 класса.
Вчерась на беседе замечаний, кроме краснорожего Образцова, ни-
кто не делал даже и не читал их, хоть были написаны, а, кажется,
и недурны. Это оттого произошло, что не было на беседе инспекто-
ра, а один директор. Читал Зубов. Какой, право, директор добрый:
видит, что тому стоять тяжело, позволил сидеть в креслах. Это,
впрочем, кажется, по знакомству, Башинский по своему обыкно-
вению учредит что-нибудь новенькое приказом: «А чтобы на сле-
дующий раз (то есть на следующую беседу. — Прим. авт.) были на-
писаны замечания на все сочинения!» Само собой разумеется, что
это многие даже по привычке пропустили мимо ушей, и ни у кого
не будет замечаний, кроме тех, которые пишут всегда. Я утром
сказал инспектору, что написал замечание, между тем как не чи-
тал их на беседе, а он, кажется, остался доволен этим очень даже:
Сняткову в пример меня выставил, который их не сделал. «Вон, —
говорит, — Березкин-то и приготовил, отчего же ты нет?» В вос-
кресенье наши готовы сделать пир: папенька уже позвал директора
и инспектора. Будут и танцы, не знаю наверно еще: под фортепьяно
или под музыку, много ли будет танцующих дам. Пожалуй, и много
их наберется, да наполовину, если говорить правду, так дряни. Кто
хорошенькие-то? Сестры разве Дроздовской, а еще, право, не знаю,
а, кажется, много будет, пусть, посмотрим. Сегодня еще Блез между
разной всякой всячиной болтовни пустой сказал, что будто бы ему
говорил Максимович, что в Вологде двое больных холерой. Или он
соврал, или ему соврали, уже всяко бы это было известно папень-
ке. А вот вчерась, в 12 часов ночи, умер городской глава Колесов
от водяной и больше от огорчения, потому что, говорят, да и прав-
ду, сын его проиграл в Архангельске 40 тысяч ассигнациями. Это
тот самый, который со мной учился в первых трех классах. Вот,
подумаешь, как уже ведут себя на поприще жизни, а я еще маль-
чик-гимназист. Чудесно, право. Не проиграю еще в карты и десятка
— 24 —

25. рублей: лучше дольше оставаться мальчиком, нежели так рано мо-
тать и пить до того, что убить отца своим поведением. И можно ли
было подумать, что прежде довольно смирный Федор Васильевич,
который частенько подсмеивался над Витушетниковыми — имен-
но над покойным Модестом, — что их держат так строго, будет так
глуп, что позволит в пьяном положении обыграть себя на 40 тысяч.
Да, а вот и не стало и Моди Витушетникова, умер в прошедшую
холеру. Все это были товарищи: учились вместе, были друзьями,
заодно шалили в пансионе, потому что были тогда полупансионе-
рами, а теперь и в гимназии-то я один остался. Андреев в прошед-
шую зиму уехал в Петербург, Золотилов — нынче в Москву, в полк,
шалун Бологовский бог весть где. Остался только один-одинехо-
нек старый ветеран. Теперь никого нет из полупансионеров. Все
мы вместе, помню, сидели на одном столе в пансионе, я еще у них
был маленьким начальником, первым сорванцом и шалуном, быва-
ло, когда играли на дворе разбойниками. Кто был у них атаманом,
как не я — маленький, почти меньше всех, худенький, бегать пер-
вый, драться тоже, поспорить с гувернером. Да, тогда во мне еще
разгоралось самолюбие. Только дано этому было худое направле-
ние, вместо того чтобы заниматься в определенные для того часы
и разговаривать, и тут отличался красноречием перед другими. Все
мне были полупансионеры почти равные: кто досадит, того, верно,
в удобное время сзади набычу, схвачу за волосы или, если хватит
на то силы, повалю, потом скроюсь бегством и прибегаю к помощи
товарищей других. Как теперь помню — поссорился раз из чего-то
с Модестом Витушетниковым, который ростом меня был выше не-
сравненно. Он ходил один по зале пансионской в свободные от за-
нятия часы. Я выбрал время, когда гувернер Иван Петрович Попов
вышел, набежал на него сзади, схватил за шею изо всей силы. Тот
от нечаянного такого нападения грохнулся на пол, на эту пору,
как нарочно, гувернер вошел, услышал стук, взял меня и поставил
на месте преступления на колени. Да, даже уже вот и гувернеров-
то нет: ни Попова, ни Киганта. В то время я еще подружился
с Зарляндом. Он и тогда был тих и смирен, худо говорил еще и по-
русски, но я, несмотря что он имел физические недостатки и при-
том, по видимому, другого совершенно характера, не знаю, как-то
сошелся с ним и открывал ему свои детские тайны. Ни с кем не был
я так дружен, несмотря что иногда сгоряча, бывало, и рассержусь
— 25 —

26. на него, и обижу. Он редко сердился на меня, как вспомнишь теперь
былое, так и становится грустно, и как бы худо ни было прошедшее,
а все кажется каким-то хорошим. Признать, лучше не вспоминать
всего вдруг, что было во времена <Д…>.
15 января. Суббота
Завтра у нас будет дан пир. Балом его нельзя назвать, потому что
обыкновенно так зовут, когда соберется много очень гостей, весь,
можно сказать, город, вся знать, и где играет оркестр музыки, а у нас
и подобия этого не будет. Соберутся все знакомые, большею частью
равные, танцы будут под фортепьяно, хотят, да это уже будет чрез-
вычайно роскошно, позвать две скрипки. Сегодня помаленьку при-
готовили в доме: мыли полы, пыль оттирали, свечки приготовили
в подсвечники, ну, точно как перед представлением каким. Впрочем,
не без таких хлопот, какие бывали прежде лет тому десять, когда я
еще был дитятей, малюткой. Бывало, такая идет кутерьма накануне
чьих-нибудь именин, повар советуется с барами (разумеется чу-
жой, большею частью, бывало, Алексей Резановский) что готовить:
и такой-то соус надо, и такой-то, то ли пирожное, и столько фрук-
тов, миндалю и сахару, сколько кушаньев до десяти по крайней
мере. Принесут дичины и провизий разных, снадобьев — ну, про-
сто нет конца. Начнут рассчитываться с купцами, и решительно
весь канун так проходит. Там придут даже чьи-нибудь чужие слу-
ги, и по реестру, который дает папенька, зазывают на вечер гостей.
Федор Николаевич и Парасковья Петровна, дескать, приказа про-
сят (того и того по имени) завтрашний день чаю кушать. Там при-
несут корзины с десертом, вином, посудой — ну просто такая воз-
ня идет и кутерьма, что целая неделя, кажется, проводится в этих
хлопотах — смешно даже теперь вспомнить. Несмотря на то что
и нонешнее приготовление, и сборы хоть несравненно упрощеннее,
имеется еще много смешного. Прежде решительно, кажется, забо-
тились, как бы хорошо накормить (чуть ли не на убой) гостей и уго-
стить, нежели доставить истинное удовольствие, то есть свободу,
данную во всем. И гости уже не так церемонятся, как бывало между
купцами. И теперь еще много старинных обыкновений, и даже еще
больше, нежели бывало тогда у нас: сидишь и только ешь то де-
серт, который беспрестанно подают, или за столом объедаешься
до обжорства. Сколько сегодня толковали о вчерашнем представ-
— 26 —