322.англо американская историография новой экономической политики в ссср учебное пособие
1. 1
Министерство образования и науки Российской Федерации
Федеральное агентство по образованию
Ярославский государственный университет им. П.Г. Демидова
А.А. Некрасов
Англо-американская историография
новой экономической политики
в СССР
Учебное пособие
Рекомендовано
Научно-методическим советом университета
для студентов специальности История
Ярославль 2005
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
3. 3
Введение
Многие проблемы советской истории в разное время вызывали
бурные дискуссии в западной историографии, прежде всего, такие,
как история русской революции 1917 года и вопрос о сущности со-
ветского политического режима, особенно сталинского периода.
Другие, не менее важные вопросы зачастую оставались "в тени"
этих крупномасштабных проблем, вызвавших к жизни тысячи то-
мов исследований и неисчислимое множество статей в периодиче-
ских изданиях. Однако полноценное изучение сталинизма в узких
рамках, исходя исключительно из его "тоталитарной", неизменной,
раз и навсегда определенной сущности, оказалось недостаточно
плодотворным. Исторический подход требовал ответа на много-
численные вопросы о происхождении сталинского режима, эконо-
мических, социальных и культурных условиях его формирования.
Все это побудило историков обратить внимание на проблемы но-
вой экономической политики (НЭПа) в поисках либо корней ста-
линского тоталитаризма, тем более что последние годы НЭПа яви-
лись временем формирования сталинского режима, либо
альтернативы сталинизму.
Научное исследование проблем НЭПа началось и в Советском
Союзе, и на Западе примерно в одно и то же время – в середине
1950-х годов1
1
Генкина Э.Б. Переход советского государства к новой экономической
политике. 1921-1922. М., 1954; Carr E.H. The Bolshevik Revolution, 1917-
1923. 3 vols. L., 1951-1953; Idem. The Interregnum, 1923-1924. L., 1954; Dewar
M. Labour Policy in the USSR, 1917-1928. L., 1956; Granick D. The Manage-
ment of the Industrial Firm in the USSR. N.Y., 1954.
. Правда, развивалось оно в разных направлениях: со-
ветские историки пытались представить НЭП как очередную сту-
пень в осуществлении гениального ленинского плана строительст-
ва социализма в СССР, в то время как западные ученые
рассматривали НЭП либо как тактический маневр, предпринятый
большевиками с целью сохранения в своих руках политической
власти, либо как один из вариантов "третьего пути" экономическо-
го и политического развития.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
4. 4
Однако настоящий расцвет исследований НЭПа в западной ис-
ториографии приходится на период с конца 1960 – начала 1970-х
годов до распада Советского Союза. Эти исследования проводи-
лись преимущественно в рамках историографического направле-
ния, в целом чаще всего обозначаемого как "социальная история".
Поскольку "социальные историки" пытались осуществить тоталь-
ный пересмотр сложившихся на Западе традиционных точек зре-
ния на советскую историю, их часто называют также "ревизиони-
стами". Именно их усилиями, а также благодаря сравнительно
небольшой группе британских и американских исследователей
экономической истории России и СССР, в 1970 – 1980-е годы изу-
чение НЭПа приобрело в западной историографии систематиче-
ский характер; в эти годы вышли из печати десятки индивидуаль-
ных и коллективных трудов по всем основным проблемам НЭПа:
ленинская концепция НЭПа, его сущность, социальные отношения
и социальная активность населения, развитие частной и государст-
венной экономики, культурная жизнь2
Новый всплеск интереса к НЭПу был вызван горбачевской
"перестройкой", которая во многом внешне напоминала НЭП, и ед-
ва ли не впервые за многие десятилетия историки и их исследова-
ния, казалось, могли оказать практическую помощь в осуществле-
нии реформ. Дополнительным стимулом к изучению НЭПа стало
открытие советских архивов для западных историков и максималь-
ное облегчение их научных контактов с советскими коллегами.
Тем не менее в 1990 – 2000-е годы, к сожалению, продолжения
этой тенденции не последовало, исследовательские приоритеты
изменились и проблемы сталинизма, рассматриваемые в новом
.
2
Cultural Revolution in Russia, 1928-1931. Bloomington, 1978; Fitzpatrick
Sh. Education and Social Mobility in the Soviet Union. 1921-1934. Cambridge:
Cambridge University Press, 1979; Idem. Russian Revolution 1917-1932. Oxford:
Oxford University Press, 1985; Lewin M. The Making of the Soviet System. L.:
Methuen, 1985; Chase W. J. Workers, Society, and Soviet State: Labor and Life in
Moscow, 1918-1929. Urbana; Chicago: University of Illinois Press, 1987; Ward
Ch. Russia’s Cotton Workers and the New Economic Policy: Shop-floor Culture
and State Policy, 1921-1929. Cambridge: Cambridge University Press, 1990; Rus-
sia in the Era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture. Bloomington,
1991; Siegelbaum L. H. Soviet State and Society between Revolutions, 1918-
1929. Cambridge: Cambridge University Press, 1992.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
5. 5
свете и с применением новых подходов, а иногда и возрожденных
старых, вновь вышли на первое место, оттеснив как социальную,
так и, тем более, экономическую историю досталинской Советской
России на периферию.
"Лингвистический поворот" в гуманитарных науках также,
мягко говоря, не способствовал углубленному изучению НЭПа как
в зарубежной, так и в российской историографии. Несмотря на то,
что он вызвал всплеск исследований, посвященных истории куль-
туры, особенно литературы, обыденной жизни, официального и
обиходного языка в Советском Союзе 1920 – 1930-х годов, они ма-
ло что добавили к нашему знанию об эпохе НЭПа. Дело даже не в
том, что большинство постмодернистских исследований бессодер-
жательны и отличаются крайним релятивизмом, что, впрочем, об-
легчает авторам работу с историческими источниками и позволяет
"выпекать" исторические, а точнее, псевдоисторические труды
почти с той же скоростью, с какой Дж. Роулинг создает свои "ше-
девры" о Гарри Поттере, хотя и приносит гораздо меньше дохода.
Проблема в том, что вся эта историческая "попса" эксплуатирует
"модные" темы, пишется часто в форме свободного эссе или case
study, что приводит к дроблению общего исследовательского "по-
ля" на необозримое множество "грядок", которые авторы "окучи-
вают", мало заботясь о том, что происходит вокруг.
Постмодернистские исследования крайне разнообразны, среди
них есть и очень скучные, напичканные сложной терминологией, и
в высшей степени увлекательные, в зависимости от индивидуаль-
ных способностей автора, но все эти различия относятся к форме
изложения, по сути же они очень близки и вызывают один и тот же
эффект, свойственный и бульварной литературе: "Прочитал – и за-
был".
Я здесь отнюдь не выступаю с позиций строгого "объективиз-
ма" и догматизированного позитивизма с его противопоставлением
объекта исследования субъекту и тезисом о "кумулятивности" на-
учного знания, но тем не менее убежден в необходимости в той
или иной форме системности научного познания, что, хорошо это
или плохо, позволяет науке сохраняться и нормально функциони-
ровать, будь то науки естественные или гуманитарные, при всей
специфичности последних.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
6. 6
Разумеется, нельзя огульно отвергать всю постмодернистскую
историографию, в ее рамках был создан ряд интересных и значи-
тельных работ по истории российского и советского общества, та-
ких, например, как "Магнитная гора: сталинизм как цивилизация"
Стивена Коткина, некоторые новые исследования Питера Холкви-
ста, Стива Смита, Шейлы Фитцпатрик3
В учебном пособии предпринята попытка дать более или менее
целостную картину многообразной западной историографии новой
экономической политики в СССР. Новая экономическая политика
рассматривается здесь как особый период советской истории, от-
личающийся определенной спецификой, – в переплетении его эко-
номических, политических и социокультурных характеристик.
. И все-таки это немногие
исключения в безбрежном море безликих постмодернистских со-
чинений (исследованиями в полном смысле этого слова их трудно
назвать), которыми, помимо отдельных изданий, заполнены стра-
ницы многих авторитетных россие- и славяноведческих журналов
(“The Russian Review”, “Slavic Review”, “Slovo” и других).
Первая глава носит вводный характер и посвящена общей ха-
рактеристике англо-американской советологии, без которой невоз-
можно составить целостное представление об историографии НЭПа.
Здесь кратко рассматриваются такие вопросы, как возникновение и
развитие советологии как особой научной дисциплины, ее специфи-
ка, основные школы и направления, широкомасштабные дискуссии
в советологии, охарактеризованы основные советологические ин-
ституты и периодические издания.
Вторая глава посвящена западной историографии политиче-
ского кризиса осени 1920 – весны 1921 года, который заставил
3
Kotkin S. Magnetic Mountain: Stalinism as a Civilization. Berkeley: Uni-
versity of California Press, 1995; Холквист П. «Осведомление – это альфа и
омега нашей работы»: Надзор за настроениями населения в годы большеви-
стского режима и его общеевропейский контекст // Американская русистика:
Вехи историографии последних лет. Советский период. Самара, 2001. С. 45-
93; Idem. The Primacy of Politics: Ideology and Modern Political Practices in the
Russian Revolution. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1996; Idem. Making
War, Forging Revolution: Russia’s Continuum of Crisis, 1914 – 1921. Cambridge,
Mass.: Harvard University Press, 2002; Smith S.A. The Russian Revolution: A
Very Short Introduction. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 2002; Fitzpatrick
Sh. Tear off the Masks!: Identity and Imposture in Twentieth – Century Russia.
Princeton, NJ: Princeton University Press, 2005.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
7. 7
большевиков изменить политику и определил некоторые сущест-
венные черты НЭПа, особенно взаимоотношения между советским
партийно-государственным руководством и крестьянством.
Третья глава содержит анализ основных точек зрения среди
западных историков на политическую и социально-экономическую
сущность НЭПа. Была ли новая экономическая политика историче-
ски обусловленной, планомерной и последовательной, или это все-
го лишь гениальная ленинская импровизация, существовала ли во-
обще "ленинская концепция НЭПа", какой вклад внесли в
разработку основ этой политики другие видные большевистские
лидеры и существовала ли альтернатива сталинизму, каково соот-
ношение "демократии" и "тоталитаризма" в рамках нэповской эко-
номической и политической системы, каковы причины краха новой
экономической политики, – все эти вопросы оживленно обсужда-
лись в западной историографии, и эти дискуссии рассматриваются
в данной главе.
К сожалению, ограниченные рамки учебного пособия не по-
зволяют рассмотреть подробно такие проблемы, как советская
культура 1920-х годов и политика государства в области культуры,
социальная и национальная политика советского руководства в пе-
риод НЭПа в зарубежной историографии. Специальной главы за-
служивает и англо-американская историография советской эконо-
мики и экономической политики, дискуссий в партии и среди
специалистов о дальнейшем развитии советской экономики. Эти
проблемы, я надеюсь, будут освещены в моих последующих ис-
следованиях.
В зарубежной и отечественной историографии нет однознач-
ного определения понятия "советология". Некоторые западные ис-
торики категорически отказываются называть себя "советологами",
утверждая, что сфера советологии охватывает исключительно по-
литологические, социологические и антропологические исследова-
ния о СССР, как правило в большей или меньшей степени "поли-
тически ангажированные", проще говоря, отличающиеся
антисоветской, а иногда и антирусской направленностью, в то вре-
мя как подлинно исторические труды основаны на более разнооб-
разных и достоверных источниках, продиктованы не личной пре-
дубежденностью либо социальным заказом, а стремлением к
установлению объективной истины.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
8. 8
Признавая до некоторой степени правомерность подобных
оценок, я все же считаю, что реальная картина западной историо-
графии значительно сложнее и разнообразнее и едва ли возможно
прочертить четкую границу между "советологией" в вышеозначен-
ном узком смысле и собственно историографией. Многие класси-
ческие и не утратившие до сих пор своего научного значения исто-
рические исследования о Советском Союзе были созданы
политологами или юристами4
, в то время как работы, написанные
профессиональными историками, далеко не всегда бывают более
объективными и тщательно аргументированными, да и антисовет-
ские убеждения авторов не являются непреодолимым препятстви-
ем к созданию полноценных исторических исследований, как пока-
зывает пример Уильяма Г. Чемберлина, Ричарда Пайпса или Адама
Улама5
В данном пособии рассматриваются преимущественно труды
американских и британских исследователей, но я не обхожу вни-
манием, по возможности, также наиболее значительные работы ис-
ториков из других стран, если существуют их англоязычные изда-
ния или переводы на русский язык. Во всех случаях ссылки для
удобства читателей даются на русскоязычные издания, если тако-
вые имеются.
. В связи с этим, да и просто для удобства, я использую по-
нятия "советология" и "историография истории советского общест-
ва" как равноценные и взаимозаменяемые.
4
Fainsod M. Smolensk under Soviet Rule. N.Y., 1958; Cohen S.F. Bukharin
and the Bolshevik Revolution: A Political Biography, 1888 – 1938. N.Y., 1973;
Tucker R.C. Stalin as Revolutionary, 1879 – 1929. N.Y., 1973.
5
Chamberlin W.H. The Russian Revolution, 1917-1921. 2 vols. N.Y.: Mac-
millan Co., 1935; Pipes, R. Russia under the Bolshevik Regime. N.Y., 1993; Ulam
A.B. The Bolsheviks. N.Y., 1965.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
9. 9
Глава 1. Советология как призвание
и профессия
Название этой главы не может не вызвать в сознании просве-
щенного читателя ассоциацию со знаменитым докладом Макса Ве-
бера, прочитанным им зимой 1918 года в Мюнхенском универси-
тете и ставшим своего рода программным выступлением Вебера,
подводившим итог его многолетней научной деятельности1
. Уме-
стно здесь также упомянуть и о не менее известной книге Стивена
Коэна "Переосмысливая советский опыт", первая глава которой на-
зывается "Советология как призвание"2
В то же время отношение Вебера к проблеме "призвания" в
науке неоднозначно. Ощущение ученым собственного "призва-
ния" – это страсть, вызывающая как вдохновение, без которого
ученому, каким бы строгим эмпириком он ни был, не обойтись
или, по крайней мере, не совершить настоящих научных открытий,
так и желание навязать другим собственную точку зрения, в пра-
вильности или полезности которой он всецело убежден. Такое по-
нимание и воплощение научного "призвания", с точки зрения Ве-
бера, для настоящего ученого недопустимо, особенно в студен-
ческой аудитории, где он обладает властью, а студенты находятся в
подчиненном положении. Профессор, "если он чувствует себя при-
званным включиться в борьбу мировоззрений и партийных убеж-
дений, … может это делать вне учебной аудитории, на жизненной
сцене: в печати, на собраниях, в кружке – где только ему угодно"
. Такое совпадение не слу-
чайно. Оба автора с интервалом почти в 70 лет размышляют о веч-
но актуальной проблеме – диалектике сложных взаимоотношений
между миссионерством и пропагандой в научной и преподаватель-
ской деятельности, с одной стороны, и профессиональным долгом
ученого – с другой.
3
1
Вебер М. Наука как призвание и профессия // Вебер М. Избранные
произведения. М., 1990. С. 707 – 735.
.
2
Cohen S.F. Rethinking the Soviet Experience: Politics & History since
1917. N.Y.; Oxford: Oxford University Press, 1985. P. 3 – 37.
3
Вебер М. Указ. соч. С. 728.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
10. 10
Против подобной "партийной" науки, выводы которой заранее
предопределены модой, общественным мнением или социальным
заказом, резко (иногда даже чересчур) выступает и С. Коэн, крити-
куя "традиционную" антикоммунистическую советологию. Такая
ситуация в науке, когда не любопытство и стремление к истине по-
буждает ученого к исследованиям, а прагматические соображения
материального или статусного порядка либо негодование по пово-
ду "засилья коммунизма" в мировой политике, по мнению Коэна,
характеризуется консенсусом, не только создающим препятствия
для дальнейшего развития советологии, но и опасным в политиче-
ском плане, так как на его основе могут приниматься неверные по-
литические решения. "Настоящая миссия ученых, – пишет С. Ко-
эн, – заключается в дальнейшем развитии советологии и превра-
щении ее в науку, открытую для соперничающих между собой
точек зрения, подходов и интерпретаций постоянно меняющегося,
многогранного и сложно организованного советского общества"4
Конечно, профессионализм жизненно необходим любому спе-
циалисту, в том числе и историку, но не меньшее значение имеет
для него и ощущение собственного призвания к научной работе.
Как это ни странно, в некоторых ситуациях и профессионализм
может приносить больше вреда, чем пользы. Нельзя не согласиться
с выдающимся американским психологом Абрахамом Маслоу в
том, что механистическая, позитивистская модель науки, сложив-
шаяся в ХIХ и сохранившая в основном свое влияние в ХХ веке,
стремясь полностью исключить "ценностный" подход из сферы
науки, "в конце концов привела нас… к атомной бомбе, … к иде-
альным технологиям убийства, воплощенным в лагерях смерти"
.
5
Таким образом, в научной деятельности необходимо разумное
сочетание профессионализма и вдохновения, без которого полно-
ценное развитие советологии как науки было бы невозможно. Дос-
тижение такой гармонии, проявившейся в лучших работах У. Чем-
берлина, Э. Карра, И. Дойчера, М. Левина, Р. Дэниелса и других ис-
ториков, требовало времени, и исследования так называемых "ран-
них" советологов, появившиеся еще до того, как советология сложи-
.
4
Cohen S.F. Rethinking the Soviet Experience. P. 37.
5
Маслоу А.Г. Дальние пределы человеческой психики. СПб., 1997.
С. 184 – 185.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
11. 11
лась в самостоятельную научную дисциплину, и не приносившие
никаких политических или материальных "дивидендов", создава-
лись преимущественно на основе вдохновения, глубокой внутрен-
ней убежденности ученых в важности изучаемых ими проблем.
Целенаправленное комплексное изучение советского общества
на Западе началось только после Второй мировой войны, именно в
это время формируется советология как наука. Тем не менее она
возникла не на пустом месте. Интересные и новаторские исследо-
вания по советской истории появлялись на Западе и в довоенное
время, хотя их было сравнительно немного6
До Второй мировой войны СССР еще не рассматривался Запа-
дом, особенно США, как главный стратегический противник и, со-
ответственно, не подвергался детальному изучению, а советская ис-
тория не противопоставлялась столь резко истории дореволю-
ционной России, как это было принято в 1940 – 1950-е годы. Можно
сказать, что первые советологические исследования в Великобрита-
нии и США были созданы в рамках россиеведения, основы которо-
го были заложены на рубеже ХIХ – ХХ вв. такими учеными, как
Бернард Пэрс, Джордж Кеннан-старший и Арчибальд Кэри Кулидж.
. Тогда же в целом ряде
американских и британских университетов началась подготовка
научных кадров со знанием русского языка, формировались кон-
цептуальные подходы к изучению России и СССР, создавались
первые в этой области научные центры со своими библиотеками и
архивами, предпринимались попытки издавать журналы, посвя-
щенные в той или иной степени русской истории и культуре.
Кулидж традиционно считается пионером американского рос-
сиеведения, поскольку он первым ввел в Гарвардском университе-
те с 1894 года изучение русской истории, которую сам же и препо-
давал. Кулидж приложил максимум усилий, чтобы собрать вокруг
себя группу блестящих молодых ученых, искренне заинтересован-
ных в изучении истории и культуры России. Среди этих блестящих
молодых интеллектуалов следует выделить польского эмигранта
Лео Винера, владевшего тридцатью языками и преподававшего в
6
Fülop-Miller R. The Mind and Face of Bolshevism. N.Y., 1927; Dobb M.
Russian Economic Development since the Revolution. L., 1929; Fisher L. The So-
viets in World Affairs: A History of Relations between the Soviet Union and the
Rest of the World. 1917-1929. 2 vols. L., 1930; Chamberlin W. H. The Russian
Revolution, 1917-1921. 2 vols. N. Y., 1935.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
12. 12
Гарварде, кроме русского, чешский и польский языки, русскую и
польскую литературу. Кроме всего этого, Винер много занимался
переводами русской литературной классики на английский язык.
Так, 24-томное собрание сочинений Льва Толстого он перевел все-
го за два года!7
Карпович преподавал русскую историю в Гарварде в течение
30 лет – с 1927 по 1957 год. Все, кто его знал лично, в один голос
говорят, что Карпович был блестящим лектором, получил от сту-
дентов прозвище "Карпи" (подобные прозвища, образованные от
фамилии человека, в Америке свидетельствуют об особой попу-
лярности их носителей)
Неудивительно, что факультет славяноведения в
Гарварде стал не только первым, но и лучшим в США. Впоследст-
вии там работали такие знаменитости, как выдающийся лингвист
Роман Якобсон, филологи Ренато Поджолли и Дмитрий Чижевский
(автор одного из лучших учебников по русской литературе), исто-
рик Михаил Карпович.
8
Еще одним американским университетом с давними тради-
циями славяноведения является Калифорнийский университет в
Беркли. Преподавание русского языка, литературы и истории нача-
лось здесь с 1901 года. Как и везде на Западе, в Калифорнийском
университете имелось много проблем с чтением курсов по русской
и славянской истории, до 1928 года здесь не было постоянных пре-
подавателей, тем не менее данные курсы возобновлялись каждый
год. В 1928 году на исторический факультет был принят в качестве
профессора Роберт Дж. Кернер, и с его приходом преподавание рус-
ской истории в университете поднялось на качественно новую сту-
пень. Постепенно под его руководством сложилась так называемая
"историческая школа Беркли", которая занималась в основном изу-
. Будучи талантливым организатором, Ми-
хаил Михайлович с 1949 по 1954 год занимал также должность де-
кана факультета славянских языков и литературы, сыграл главную
роль в создании журналов "The Russian review" и "Новый журнал".
Карпович являлся сотрудником Русского исследовательского цен-
тра Гарвардского университета с момента его создания в 1948 году.
7
Flier M. S. 100 Years of Slavic Languages and Literatures at Harvard // 100
Years of Slavic Languages and Literatures at Harvard. 1896-1996. Cambridge,
MA, 1996. P. 3.
8
Byrnes R. F. A History of Russian and East European Studies in the United
States: Selected Essays. Lanham, MD: University Press of America, 1994. P. 247.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
13. 13
чением процесса русской колонизации Сибири, Дальнего Востока и
Аляски, а также взаимоотношений России с Китаем и Японией9
Диапазон исследований по истории России в Беркли постепен-
но расширялся, чему способствовала первоклассная библиотека, ус-
тупавшая в то время в США, по мнению Николаса Рязановского,
только библиотеке Гарвардского университета. Безусловно, боль-
шое значение для развития славянской коллекции библиотеки Ка-
лифорнийского (Беркли) университета имело приобретение ряда ча-
стных библиотек, в частности принадлежавших Милюкову (1929),
Масарику и Бенешу (1938)
.
10
. С 1930 по 1996 год в университете бы-
ло защищено 89 докторских диссертаций по истории России и Вос-
точной Европы. Среди диссертантов были такие известные в буду-
щем специалисты по русской (в том числе советской) истории, как
Анатоль Мазур (1934), Патриция Гримстед (1964), Теренс Эммонс
(1966), Джереми Шнейдерман (1966), Линн Мэлли (1985), Стивен
Коткин (1988)11
Говоря о развитии американского славяноведения и россиеве-
дения, нельзя не упомянуть и о Колумбийском университете в
Нью-Йорке. Здесь также преподавание русского языка и русской
истории началось еще до Первой мировой войны. Была в Колум-
бийском университете и личность, сыгравшая, подобно Кулиджу в
Гарварде и Кернеру в Беркли, ключевую роль в развитии россиеве-
дения, – историк Джероид Тэнкуэри Робинсон, сумевший привлечь
. На волне послевоенного всплеска американского
славяноведения в Калифорнийском университете (Беркли) создает-
ся, как и в Гарвардском, и Колумбийском университетах, Институт
славяноведения (1948), преобразованный в 1957 году в Центр сла-
вянских и восточноевропейских исследований, а с 1960 года начи-
нает выходить журнал "California Slavic Studies". В разное время в
университете работали такие видные специалисты в области славя-
новедения и советологии, как экономист Грегори Гроссман, поль-
ский поэт, лауреат Нобелевской премии в области литературы Че-
слав Милош, историки Мартин Малия, Николас Рязановский, Гэйл
Лапидус, известный историк русской литературы Глеб Струве, по-
литолог Джордж Бреслауэр и другие.
9
Riasanovsky N. University of California, Berkeley. A paper presented at the
AAASS convention, Boston, Nov. 1996. P. 2
10
Ibid. P. 4.
11
Ibid. Appendix B.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
14. 14
в университет несколько исключительно компетентных специали-
стов по России и Советскому Союзу, таких, как Джон Хазард, Эр-
нест Симмонс и Филип Мозли.
Сразу после окончания Первой мировой войны, в 1919 году,
был создан и первый в США исследовательский центр, ориентиро-
ванный, впрочем, на изучение не только России, но и современной
европейской истории и политики в целом, – Гуверовский институт
войны, революции и мира при Стэнфордском университете. Ини-
циатором создания института стал выпускник Стэнфорда, являв-
шийся членом Совета попечителей университета, а впоследствии
занимавший должности сначала министра торговли, а затем прези-
дента США Герберт Гувер. При институте постепенно сложилась
библиотека с обширными коллекциями документов и материалов по
текущей политике и современной истории Восточной и Западной
Европы, включая, разумеется, Россию. Коллекция Гуверовской биб-
лиотеки быстро росла, приобретение материалов приняло система-
тический характер, постепенно заполнялись хронологические про-
белы. В 1940 –1950-е годы в нее были включены материалы по
Южной и Юго-Восточной Азии и, в меньшей степени, по Ближнему
Востоку12
Основы русской коллекции были заложены профессором Стэн-
фордского университета Фрэнком Голдером, который привез значи-
тельное количество материалов, связанных с Россией, из поездки по
странам Прибалтики вскоре после окончания войны
. Поскольку основной целью Гуверовского института бы-
ло изучение проблем, связанных с Первой мировой войной и после-
военным урегулированием, а также революциями начала ХХ века,
большое внимание уделялось расширению русской коллекции. В
этом отношении возникала масса проблем, так как пополнение кол-
лекции зависело в значительной мере от позиции Советского прави-
тельства в отношении Америки. Если в 1920-е годы вывозить мате-
риалы с разного рода информацией из СССР было сравнительно
легко, то в 1930-е это стало практически невозможным.
13
12
Sworakowski W.S. The Hoover Library collection on Russia. Collection
Survey, № 1. Stanford, 1956. Foreword. P. 1.
. В начале
1920-х годов Русская коллекция существенно пополнилась за счет
документов и материалов, собранных членами Русского отдела
13
Ibidem.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
15. 15
Американской администрации помощи (Аmerican Relief Administ-
ration), президентом которой был Г. Гувер. Впоследствии коллекция
расширялась с помощью русских эмигрантов, американских спе-
циалистов, работавших какое-то время в Советской России, а также
путем официальных контактов с "компетентными" советскими ор-
ганами. Будучи членом Совета попечителей университета, Гувер
обеспечивал приобретение документов для библиотеки денежными
средствами. Только после Второй мировой войны, с конца 1940-х
годов, появилась возможность получать советские журналы и газе-
ты по подписке. Значительно проще обстояло дело с приобретением
эмигрантских изданий, а также документов и материалов, связан-
ных с русской эмиграцией, хотя и здесь требовались немалые де-
нежные средства на приобретение частных коллекций. В результате
этой многолетней целенаправленной деятельности Русская коллек-
ция печатных материалов и рукописей Гуверовской библиотеки
стала в послевоенные годы одной из лучших в США.
Помимо Гарварда, американское россиеведение до Второй ми-
ровой войны было сконцентрировано еще в нескольких крупней-
ших университетах – Калифорнийском (Беркли), Колумбийском,
Стэнфордском, Чикагском, Йельском. Там преподавали русскую
историю и литературу Дж. Т. Робинсон, М. Флоринский и Э. Сим-
монс (Колумбийский университет), Р. Кернер и А. Каун (Беркли),
Г. Вернадский (Йельский университет), С. Харпер (Чикагский уни-
верситет), Ф. Голдер (Стэнфорд). К чести этого поколения "россие-
ведов", следует отметить, что они глубоко знали и любили Россию
и русскую культуру, искренне старались привить этот интерес сво-
им слушателям и читателям.
В Великобритании в эти же годы курсы по истории и культуре
России читались в Оксфордском (проф. Н.Форбс), Кембриджском
(проф. А.П. Гауди), Лондонском (проф. Б. Пэрс), Ливерпульском
(проф. А.Б. Босуэлл), Манчестерском (проф. М.В. Трофимов) уни-
верситетах. В некоторых из них были созданы специальные центры
славянских исследований: Школа славяноведения при Лондонском
университете, Центр славянских и восточноевропейских исследо-
ваний – в Ливерпульском14
14
The Slavonic Review. 1924. Vol. III. № 8. P. I-V.
.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
16. 16
Поскольку россиеведение в ту пору как в США, так и в стра-
нах Западной Европы было уделом немногих энтузиастов, свою
главную задачу они видели в популяризации русской истории и
культуры, привлечении внимания широкой аудитории к этим во-
просам. Для этого необходимо было издание газет и журналов о
России, причем не строго научного, а популярного характера. Такие
попытки неоднократно предпринимались начиная с конца ХIХ века
в Германии (журнал "Russische Revue"), Франции ("Monde Slave"),
Великобритании. Здесь по инициативе профессора истории Ливер-
пульского (а затем – Лондонского) университета Б. Пэрса (Bernard
Pares) начиная с 1912 года в течение двух с половиной лет выходил
журнал "The Russian Review"15
. Б. Пэрс часто бывал в России начи-
ная с 1898 года, имел здесь много друзей и знакомых, быстро и
весьма неплохо освоил русский язык (хотя и говорил на нем с ужа-
сающим акцентом, как, впрочем, и на других иностранных языках)
и был восторженным поклонником русской культуры. Обладая все-
ми этими качествами, Пэрс сыграл в британском славяноведении ту
же конструктивную роль, что и Арчибальд Кулидж или Джероид
Робинсон – в американском. К тому моменту, когда началось изда-
ние "The Russian Review", Пэрс был уже автором объемного, более
500 страниц текста, труда о российских реформах второй половины
XIX века16
, а также ряда переводов русской литературной классики
на английский язык (среди этих произведений – басни И.А. Кры-
лова и "Горе от ума" А.С. Грибоедова). По воспоминаниям Дороти
Гэлтон, многолетнего секретаря Пэрса, а затем и Лондонской шко-
лы славянских и восточноевропейских исследований, он был увле-
чен русской культурой до занудства, сводя любой разговор в ком-
пании к своей любимой теме17
Усилиями Пэрса в Ливерпуле сложился первый в Великобри-
тании Центр славянских и восточноевропейских исследований, ко-
торый должен был координировать деятельность специалистов-
россиеведов по всей Великобритании. Следует заметить, что ака-
.
15
Laqueur W. The Fate of the Revolution. Interpretations of Soviet History.
N.Y., 1967. P. 21-22.
16
Pares B. Russia and reform L., 1907.
17
School of Slavonic and East European Studies (SSEES) Library, Universi-
ty of London. Galton Collection (1929-1985). Galton D. Some Notes for the His-
tory of the School of Slavonic Studies (1981). P. 1-2.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
17. 17
демического исследования России в Великобритании в то время
практически не проводилось, и вся активность нескольких десят-
ков "знатоков", поимённо перечислявшихся в каждом номере "The
Russian Review" с указанием домашних адресов, сводилась в ос-
новном к преподаванию русского языка как в университетах, так и
частным порядком. Едва ли не большую часть этих "специалистов"
составляли русские эмигранты, причём далеко не всегда из акаде-
мической среды.
Журнал "The Russian Review" не был, разумеется, научно-
историческим изданием и содержал материалы самой разной тема-
тики: статьи по истории и географии России, экономические обзо-
ры, фрагменты или полные тексты литературных произведений
(как правило, в переводах Пэрса), статьи о русской литературе и
фольклоре, народных обычаях, библиографические материалы.
Цель журнала состояла в том, чтобы дать британскому читателю
самое общее и в то же время живое представление о России и ее
культуре. Тем не менее Россия так мало интересовала в то время
англичан, что издание журнала оказалось нерентабельным и его
пришлось прекратить.
Наследником британской версии "The Russian Review" в нача-
ле 1920-х годов стал также издававшийся первоначально в Англии
журнал "The Slavonic Review", со временем, после неоднократной
смены названия и места издания, превратившийся в американский
журнал "Slavic Review", но это был преимущественно литературо-
ведческий журнал, и собственно исторических материалов в нем
появлялось крайне мало. Издавался этот журнал при участии таких
знаменитостей, как Б. Пэрс, уже перебравшийся к этому времени
из Ливерпуля в Лондонский университет; выдающийся русский
филолог князь Д. Святополк-Мирский; историк, бывший член Го-
сударственной Думы барон А.Ф. Мейендорф; британский бизнес-
мен и историк Лесли Уркварт, предпринимательская деятельность
которого была тесно связана с Россией, и другие. В сущности,
журнал был международным, имел не только британского, но и
американского редактора, в нем публиковались статьи представи-
телей ряда европейских стран, а также США. В подзаголовке жур-
нала было сказано, что он посвящен обзору "истории, экономики,
филологии и литературы" славянских народов, но при этом исто-
рии России уделялось очень мало места. Это не было, конечно, ре-
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
18. 18
зультатом "злого умысла" со стороны редакции, ведь многие ее
члены были настоящими энтузиастами изучения русской истории.
Причин здесь было несколько: во-первых, очень сильно ощу-
щался недостаток оригинальных статей, и объем журнала часто за-
полнялся совершенно случайными материалами, что придавало
ему весьма эклектичный характер; во-вторых, мешало отсутствие
традиции изучения русской истории, специалистов, хорошо знаю-
щих русский язык; в-третьих, сказывалась труднодоступность до-
кументов и материалов по истории и экономике России, вследствие
чего авторы из среды русских эмигрантов, преобладавшие числен-
но, публиковали статьи по тем проблемам, в которых они хорошо
ориентировались, занимаясь их исследованием еще с дореволюци-
онных времен. Безусловно, все это не способствовало получению
читателями свежей и достоверной информации о текущих событи-
ях в России. С течением времени американские авторы и издатели
заняли в журнале преобладающие позиции, и с 1943 года журнал
стал издаваться в США с подзаголовком "Американская серия",
сменив двумя годами позднее заглавие на "American Slavonic and
East European Review", а затем (в 1960 г.) на "Slavic Review". После
войны в Англии было возобновлено издание журнала под прежним
названием – "Slavonic and East European Review".
Материалы, публиковавшиеся в журнале "The Slavonic
Review", охватывали географически более широкий регион Вос-
точной Европы по сравнению с журналом "The Russian Review",
посвященным исключительно России, не только в связи с тем, что
страны этого региона исторически были тесно связаны между со-
бой. Польша, Венгрия или Чехословакия считались европейскими
государствами и вызывали гораздо больше интереса в Великобри-
тании, чем "дикая" полуазиатская Россия. Причем после русской
революции такое отношение к России почти не изменилось, по-
скольку "большевистская" Россия в глазах "цивилизованных" анг-
личан стала еще более "дикой" и "азиатской". Поэтому не могло
быть и речи об издании "русского" журнала. Такой журнал появил-
ся в США, да и то только в начале 40-х годов, и выходил он под
тем же названием, что и его давний британский предшественник, –
"The Russian Review".
К началу 1940-х годов западная общественность, особенно в
США и Великобритании, стремилась к получению объективной
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
19. 19
информации о Советском Союзе. Однако получить ее было неот-
куда. По воспоминаниям Р. Бирнса, одного из ведущих американ-
ских советологов, в то время американцу, желавшему поближе по-
знакомиться с историей и культурой России, трудно было найти
специалиста в этой области за пределами нескольких крупнейших
университетов18
Лишь немногие англичане и американцы, читавшие по-русски,
могли пользоваться русскими эмигрантскими изданиями, к тому
же содержащаяся в них информация о Советском Союзе не вызы-
вала большого доверия у публики. В этих условиях, когда ни в
США, ни в Англии не было ни одного издания, целиком посвя-
щенного истории и культуре России, издание серьезного, по воз-
можности объективного журнала, выходящего на английском язы-
ке, было крайне необходимо.
.
Инициативу в создании журнала "The Russian Review" прояви-
ла небольшая группа русских и американских профессоров, пре-
имущественно историков, во главе с Дмитрием Сергеевичем фон
Мореншильдом, специализировавшимся на русской военной исто-
рии, в том числе истории Красной Армии. Создавался журнал
очень сложно: не было денег, правительственной поддержки, со-
трудников, подписчиков – ничего, кроме энтузиазма издателей,
поддержки самых близких друзей и стремления сблизить не только
два народа – русских и американцев, но и сделать русскую культу-
ру и историю более понятной для американского общества, сло-
мать старые стереотипы и не дать утвердиться новым. В реклам-
ных материалах, распространявшихся в процессе подготовки
первого номера журнала, подчеркивалось, что "The Russian
Review" – не очередной партийный журнал русской эмиграции, а
американский журнал, посвященный России, причем многие авто-
ры соглашались сотрудничать только при этом условии, боясь ока-
заться невольно орудием в борьбе между враждующими эмигрант-
скими группировками или, не дай Бог, в борьбе против России.19
18
Byrnes R.F. Op. cit. P. 239.
Именно поэтому на должность главного редактора был приглашен
19
Hoover Institution Archives. Russian Review Collection. Box 1. D.Fedo-
toff-White to D.S. von Mohrenshildt; S.Yakobson to W.H.Chamberlin, Octo-
ber 30, 1941.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
20. 20
известный журналист, успевший к тому времени издать несколько
книг о России, – Уильям Генри Чемберлин20
Лучшей книгой Чемберлина о Советской России, по общему
признанию, является обширное двухтомное исследование "Русская
революция", ставшее уже классикой и получившее высокую оцен-
ку со стороны различных, зачастую противоборствующих направ-
лений в советологии. Показателем объективности автора и ценно-
сти данной книги как исторического исследования является и тот
факт, что эта работа, как правило, положительно оценивалась не
только западными рецензентами, но и советскими "специалистами"
по критике буржуазной историографии, несмотря на крайне анти-
коммунистические взгляды автора. Эта книга фактически была
первым основательным научным исследованием причин, сущности
и последствий Октябрьской революции. Она отличалась от других
работ широчайшим использованием, насколько это было возмож-
но, разнообразных источников, включая архивные материалы. Ав-
тор хорошо знал Россию, пробыв там тринадцать лет (1922 – 1934)
в качестве корреспондента газеты "Christian Science Monitor". Это
обстоятельство в сочетании с широким использованием докумен-
тов давало Чемберлину значительное преимущество по сравнению
с авторами, никогда не бывавшими в России или посещавшими ее
эпизодически. Будучи талантливым журналистом, он смог напи-
сать книгу, которая, нисколько не теряя в "научности", отличалась
в то же время живым образным языком, что непременно сделало
бы ее бестселлером, будь она написана лет на двадцать – тридцать
позднее, в период максимально высокого массового интереса к Со-
ветскому Союзу.
.
Однако научная объективность автора ни в коей мере не озна-
чала его нейтрального или, тем более, сочувственного отношения к
советской политике. Чемберлин всегда занимал последовательно
либеральную позицию, что принципиально несовместимо с сочув-
ственным отношением к любому диктаторскому режиму, будь то
немецкий фашизм или советский сталинизм. Это очень неудобная
и крайне уязвимая позиция, зачастую ошибочно трактовавшаяся
20
Более подробно об основании журнала см.: Некрасов А.А. У истоков
советологии: история создания журнала "The Russian Review" // Век нынеш-
ний, век минувший…: Исторический альманах. Ярославль, 1999. С. 106 –
118.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
21. 21
левыми как профашистская, особенно в предвоенные и военные
годы. Сам Чемберлин так оценивал свой "советский" опыт: "Я
приехал в Советский Союз, будучи настроенным благожелательно,
но с течением времени моя позиция изменилась радикальным об-
разом, по крайней мере в отношении господствующего режима"21
Не увлекаясь изобретением сомнительных с научной точки
зрения концепций, чем, к сожалению, часто грешат работы про-
фессиональных историков, Чемберлин воспринимал революцию и
Советскую власть как объективную реальность, как результат не
просто большевистского "заговора", а очень сложного и длитель-
ного процесса развития политических, экономических и социаль-
ных противоречий в России, о чем свидетельствуют как название
книги, так и ее хронологические рамки (1917 – 1921). В конце кни-
ги, оценивая последствия и значение русской революции, автор
отмечает: "Любая революция неизбежно сочетает в себе триумф и
трагедию, ибо она уничтожает, смещает, вырывает с корнем от-
дельные личности и целые классы, одновременно выталкивая на-
верх тех, кто прежде был угнетен. Русская революция – величай-
шее событие своего рода в мировой истории, независимо от того,
измеряется ли ее значение той нищетой и лишениями, в которые
она повергла одну часть населения, новыми возможностями, кото-
рые она создала для другой, либо коренной реорганизацией обще-
ства, которой эта революция сопровождалась"
.
22
Фактически Чемберлин предвосхитил основные подходы "реви-
зионистской" историографии, о которой речь пойдет позднее, за
тридцать лет до ее возникновения. Не случайно ярчайший предста-
витель этого направления в советологии Стивен Коэн отмечает, что
книга Чемберлина не только была одним из немногих исследований
"ранних советологов", выдержавших испытание временем, но и
"оказала значительное влияние на ревизионистскую школу 1960 –
1970-х годов"
.
23
21
Цит. по: Garlin S. Full Face: William Henry Chamberlin // Soviet Russia
Today. August 1944. P. 23.
. "Русская революция", "Советская Россия", "Желез-
ный век России" и другие книги, впрочем, как и многочисленные
журнальные и газетные статьи, сделали имя Чемберлина весьма по-
22
Chamberlin W.H. The Russian Revolution. Vol. 2. P. 462 – 463.
23
Cohen S. F. Rethinking the Soviet Experience. Politics & History since
1917. N.Y., 1985. P. 159.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
22. 22
пулярным в кругу людей, интересовавшихся тем, что происходит в
СССР, а таковых становилось все больше, хотя до "советологиче-
ского бума" 1950 – 1960-х годов было еще далеко.
Таким образом, в 1920 – 1930-е годы закладывались основы
советологии в США и Великобритании, благодаря усилиям немно-
гочисленных историков-энтузиастов, таких, как Б. Пэрс, У. Чем-
берлин, Л. Фишер, С. Харпер, при активном участии российских
историков-эмигрантов М.М. Карповича, М.Т. Флоринского,
Г.В. Вернадского, Д.С. фон Мореншильда. И все же массовый ин-
терес к Советскому Союзу, по крайней мере выходящий за рамки
слухов и сплетен, был незначителен, что не давало возможности
широко развернуть в этих странах исследования по российской и
советской истории, а также издание специализированных журна-
лов. Так, в редакции американского журнала "The Russian Review"
предварительно был составлен подробный список всех потенци-
альных подписчиков, имеющих хоть какое-то отношение к России
и заинтересованных в издании журнала, насчитывавший чуть более
двухсот человек и включавший таких известных советологов, как
Дж. Баньян, Дж. Кертис, Дж. Хазард, А. Мазур, О. Рэдки и др.24
Вторая мировая война и установившееся после нее соперни-
чество двух сверхдержав кардинально изменили ситуацию. Изуче-
ние Советского Союза по мере его превращения из союзника в по-
тенциального противника, а затем и врага номер один стало не
личным, а воистину государственным делом. Уже в первые после-
военные годы советология выделяется из славяноведения в само-
стоятельную научную дисциплину, с собственным предметом ис-
следования, научно-исследовательскими центрами, кадрами
специалистов и широким финансированием. Если до войны глав-
ный акцент в изучении России и Восточной Европы делался на ис-
тории и филологии, то теперь он смещается на политику и страте-
гические исследования. Уже в первое послевоенное десятилетие
США оставляют далеко позади Англию и другие европейские
страны в комплексном изучении Советского Союза.
Еще в годы Второй мировой войны в США началась разработ-
ка амбициозной образовательно-исследовательской программы,
получившей название "программа региональных исследований"
24
Hoover Institution Archives. Russian Review Collection. Box 1.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
23. 23
(area studies). Главная цель программы заключалась в подготовке
специалистов по различным регионам Европы, Азии и Латинской
Америки, знающих местные языки, порядки и обычаи и способных
выполнять в этих регионах административные функции (воистину
уже в то время США готовились управлять всем миром!). Для это-
го предусматривалось создание при крупнейших американских
университетах специальных подразделений, которые должны были
готовить специалистов для американских правительственных орга-
низаций, размещенных как в США, так и за границей, а также ко-
ординировать научные исследования по тому или иному региону и
давать информацию правительству, если потребуется. Таким обра-
зом, планируемые институты должны были в основном иметь при-
кладной, а не академический характер.
Новизна и сложность программы региональных исследований
заключались в ее междисциплинарном характере, что требовало
координации действий различных факультетов. Создавало это до-
полнительные трудности и для участвующих в ней аспирантов, ко-
торые за два года должны были усвоить несколько различных по
характеру специальных курсов (интенсивная языковая подготовка,
география региона, история, экономика, политические и социаль-
ные институты, психология и антропология) наряду с общими, та-
кими, например, как основы дипломатии. Кроме того, будущий
специалист должен был получить обычную подготовку в какой-
либо специальности, ибо создатели программы опасались, что в
противном случае выпускник окажется дилетантом, знающим обо
всем понемногу и не получившим конкретной специальности25
Развитие программы региональных исследований шло очень
быстрыми темпами. Если в 1946 году было разработано 13 таких
программ по разным регионам мира, то в 1951 году их было уже
23, а в 1954 году – 29, с общим количеством студентов около 700.
.
Для участников региональных программ предусмотрена была так-
же годичная практика в изучаемом регионе. Разумеется, организо-
вать такую практику в СССР в то время было невозможно, и сту-
денты ограничивались теоретическими занятиями.
25
Cowan L.G. A History of the School of International Affairs and Asso-
ciated Area Institutes. Columbia University. N.Y.: Columbia University Press,
1954. P. 3.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
24. 24
В обеспечение этих программ было вовлечено около 400 профес-
соров. В соответствии с государственными интересами США в то
время большинство программ было ориентировано на СССР и
Дальний Восток (по данным на 1951 год из 23 региональных про-
грамм функционировало 5 "русских" программ и 8 – по странам
Дальнего Востока, хотя по количеству студентов на первом месте
находились программы, связанные с Советским Союзом)26
Наряду с Русским институтом Колумбийского университета
крупнейшим советологическим центром после войны становится
Русский исследовательский центр Гарвардского университета, от-
крытый 1 февраля 1948 года. Материальную поддержку центру ока-
зала корпорация Карнеги, с которой было заключено соглашение о
финансировании исследований Центра сроком на 5 лет начиная с 1
июля 1948 года, впоследствии продленное до 1958 года
. Не-
смотря на то, что первая такая программа начала осуществляться с
1943 года в Корнельском университете, после войны лидером ста-
новится Колумбийский университет, где специальный Русский ин-
ститут был открыт в сентябре 1946 года. Вскоре подобные про-
граммы были разработаны также в Гарвардском, Мичиганском и
некоторых других американских университетах.
27
. Главная
цель создания Русского исследовательского центра заключалась во
всестороннем исследовании Советского Союза как собственными
силами, так и в кооперации с другими исследовательскими центра-
ми. Предусматривалось не только изучение литературы и архивных
материалов, касающихся Советского Союза, но и другие методы ис-
следования: интервью с американцами и европейцами, недавно вер-
нувшимися из СССР, а также с советскими беженцами в Европе и
США; полевые исследования, научные командировки в СССР. По-
лученные результаты планировалось публиковать, чтобы сделать их
"доступными не только ученым, но и просвещенной публике, а так-
же правительству США"28
Контакты Русского исследовательского центра с американ-
ским правительством, разведкой и военно-промышленным ком-
плексом США до сих пор остаются предметом ожесточенных спо-
.
26
Cowan L.G. A History of the School of International Affairs. P. 8.
27
Harvard University Archives. Russian Research Center Collection. 5 Year
Report. May 1953. P. 5.
28
Harvard University Archives. Russian Research Center Collection. P. 10.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
25. 25
ров в академических кругах. Судя по официальным документам
Центра, такие контакты не носили систематического характера. Со-
трудники Центра, с которыми мне удалось побеседовать, прорабо-
тавшие в нем многие годы, а некоторые – с момента его основания
(Марк Филд, Ричард Пайпс), также решительно заявляют о полной
независимости Центра от правительственных организаций, особен-
но ЦРУ и ФБР. С другой стороны, уже в отчете Русского исследова-
тельского центра за пять лет работы (май 1953 года) выражалась не-
которая обеспокоенность тем, что частые правительственные
запросы отрывают сотрудников Центра от академических исследо-
ваний. Далее перечислены некоторые формы подобных контактов:
лекции в военных учебных заведениях, а также презентации для
"прочих правительственных групп", предоставление в пользование
рукописей до их официальной публикации, предоставление инфор-
мации по разовым запросам государственных органов или подго-
товка специальных отчетов по той или иной проблеме29
Однако совсем не эти прямые и официальные контакты Рус-
ского исследовательского центра с американским правительством
дают в основном повод для утверждений о его политической анга-
жированности, а как раз те неофициальные и скрытые контакты, о
которых в вышеупомянутом отчете говорится глухо, одной фразой:
"Проводилось много неформальных консультаций (для сотрудни-
ков правительственных учреждений. – А.Н.), а некоторые сотруд-
ники как частные лица являлись постоянными консультантами
(правительства. – А.Н.) по секретным вопросам"
. Никакой
конкретной информации о содержании таких справок или о темати-
ке правительственных запросов в отчете не приводится.
30
На момент открытия Русского исследовательского центра
весь его персонал, включая библиотекарей, секретарей и аспиран-
тов, насчитывал 25 человек. В его штат в то время входили такие
видные ученые, как политологи Мерл Фэйнсод и Алекс Инкелес,
историки Михаил Карпович и Адам Улам, один из крупнейших
американских социологов Толкотт Парсонс
.
31
29
Harvard University Archives. Russian Research Center Collection. P. 11.
. До сих пор вызывает
удивление у самих сотрудников центра, что его первым директо-
30
Ibidem.
31
Harvard University Archives. Russian Research Center Collection. List of
Staff Members, February 11, 1948.
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
26. 26
ром стал Клайд Клакхон (Kluckhohn; иногда его фамилию произ-
носят как Клукхон), не только не являвшийся советологом (он был
антропологом по специальности, изучал американских индейцев),
но не знавший даже русского языка. Не занимался изучением Рос-
сии и Парсонс, возглавивший исполнительный комитет Центра.
В условиях "холодной войны", разумеется, и речи быть не мог-
ло о назначении на должность руководителя Русского исследова-
тельского центра ученого русского происхождения, хотя такие
кандидатуры существовали в том же Гарварде (например, Питирим
Сорокин или Михаил Карпович). В то же время не совсем понятно,
чем руководство университета не устраивали, допустим, Мерл
Фэйнсод, или Алекс Инкелес, или кто-нибудь другой из сотрудни-
ков центра, не вызывавших подозрений с идеологической точки
зрения.
Так или иначе, центр проводил большую работу по изучению,
в первую очередь, советской политической системы и идеологии.
Немалое внимание с самого начала его функционирования уделя-
лось также исследованию советской экономики. В первые годы
существования центра в ряды его сотрудников влились такие из-
вестные специалисты по Советскому Союзу, как политологи
Альфред Мейер, Баррингтон Мур, Збигнев Бжезинский, экономи-
сты Джозеф Берлинер, Грегори Гроссман, Александр Гершенкрон,
Александр Эрлих, социологи Марк Филд и Рэймонд Бауэр, истори-
ки Ричард Пайпс и Сидни Монас. Таким образом, к 1 апреля
1953 года штат Центра насчитывал более 50 человек, в его рамках
успешно разрабатывалось несколько десятков групповых и инди-
видуальных исследовательских проектов. Исследования были в
высшей степени политизированы. Так, несколько проектов под
общим руководством М. Фэйнсода было посвящено истории совет-
ской Коммунистической партии: история политических репрессий
в СССР (З. Бжезинский), оппозиционные группы в партии в
20-е годы (Р. Дэниелс), ХIХ съезд партии (М. Фэйнсод), структура
и функционирование низовых парторганизаций (С. Харкейв), пер-
вые оппоненты большевизма ("легальные" марксисты, "легальные"
народники, "экономисты"; А. Мендель) и другие. Если первона-
чально ставилась задача изучения только советской политической
системы, то вскоре в программу исследований были включены
Copyright ОАО «ЦКБ «БИБКОМ» & ООО «Aгентство Kнига-Cервис»
